Мария Сорокина - Учебник по лексикологии

Более вероятным кажется предположение, в соответствии с которым слова различных частей речи, сколь бы они ни были сходны по категориальному составу, представляют принципиально различные категориальные конфигурации. Несомненно, определенном отношении такие слова как whiteness или correctness могут быть названы «вторичными» по отношению к однокоренным прилагательным. Судя по всему, такие абстрактные существительные появляются в речевом обиходе на достаточно позднем этапе языкового развития личности. Однако можно полагать, что подобные слова являются свидетельствами творческого процесса моделирования опыта, перекомбинирования категориальных комплексов, а не побочным явлением формальных синтаксических “требований” языка, который существует сам по себе, вне связи с человеческими потребностями. Ведь даже очень развитые в языковом отношении люди вряд ли будут употреблять слова типа whiteness или redness при обсуждении цвета, в который они собираются покрасить ванную. Эти слова явно относятся к речевой сфере гуманитарных наук, в первую очередь к искусствоведению и философии. Опять же, слово willingness вряд ли возникнет при обыкновенном приглашении пойти в кино. Однако в психологическом исследовании или во время психоаналитического сеанса его появление вполне вероятно.

Так, говоря о состоянии гнева, люди регулярно представляют его в тех же терминах, что и агрессивное животное или горячую материю: “I was struggling with my anger”, “His actions were completely governed by anger”, “He suppressed his anger” (Kövecses 2000). Фраза “I am angry” моделирует присутствие у объекта “I” определенного признака, но сама по себе не предполагает никакой возможности для объекта “I” этот признак модифицировать. Любой разговор о контроле человека над своими эмоциональными состояниями неизменно ведет к представлению эмоций в тех же терминах, в которых определяется ряд материальных субстанций.

Соответственно любая синтаксическая единица типа “A blind man asked me to help him cross the road” или “I am very angry” сигнализирует о временной актуальности указанного признака (“blind”, “angry”). Причем этот признак представляется как «присущий» объекту, т. е. характер связи между объектом и признаком абсолютно не принципиален. Причины и следствия гнева или слепоты при этом явно не мыслятся как характеристики самого признака: “He is blind, but he can move around his house freely”, “I was angry, so I criticized them unmercifully”, “Why are you angry?”. Состояние мыслится как присущее данному конкретному субъекту: “When he is angry, he will not speak to anybody and will go to his room”.

В случае с единицами типа “He suppressed his anger” или “managing blindness” предполагается наличие объекта с рядом признаков, которыми можно манипулировать. “Blindness” или “anger” как элементы ситуаций представляют собой условия существования участников этих ситуаций. Знаки blindness и anger уже не мыслятся как признаки объекта, они мыслятся как отдельные объекты и предоставляют возможность моделировать отношения между определенными свойствами опыта субъекта и субъектом как между относительно автономными объектами, вступающими в определенный тип взаимодействия, обозначаемый знаками-изменениями.

Таким образом, можно утверждать, что денотативно-референциальная теория значения и формалистические концепции грамматического значения не дают подходящего инструментария для определения статуса и роли различного рода категорий в составе словесных знаков. На самом деле этот вопрос остается недостаточно исследованным, несмотря на то, что в последнее время появляется все больше работ функционального направления, посвященных частям речи (см. основополагающие работы Р. Лангакера, напр., Langacker 1987 и Langacker 1990). По-видимому, дальнейшие научные поиски предполагают использование функционально многообразного речевого материала и наблюдения за ролью слов в моделировании комплексных текстовых ситуаций. К этой проблеме мы еще вернемся в главе 5.

Вопрос о разделении «оценочных» и «денотативно-сигнификативных» компонентов в значении слова (ядра и коннотаций) мы уже затрагивали в предыдущей главе, говоря о денотативно-референциальной теории значения. На наш взгляд, оценочность является одной их тех категорий, которые чрезвычайно сложно выделить и невозможно системно исследовать на уровне словарных дефиниций, точно так же как и обсуждавшиеся в этой главе родовые категории «объект» и «изменение».

Отчасти в связи с этими сложностями многие авторы не только пытаются разделить эти компоненты в значении слова, но и утверждают, что «оценочность» не является обязательным компонентом структуры слова: «Подавляющее большинство слов прагматически нейтральны, и в их значениях представлен лишь когнитивный компонент содержания с определенной внутренней структурой» (Никитин 1997: 106).

М.В. Никитин, рассуждая о словах типа «мастер», «герой», «преступник» утверждал, что «Ведущим в значении слова является описание некоего класса или признака денотатов самого по себе, но ценностная природа этого класса такова, что непременно вызывает эмоции и оценки. Тем самым прагматическое значение возникает как аксиологическая производная когнитивного значения» (Никитин 1997: 107).

Таким образом, оценочные характеристики слова видятся, во-первых, как вторичные, а, во-вторых, как принципиально «отделимые» элементы в его структуре. В некоторых работах содержится сложная диалектика по поводу того, что значение слова не равно денотативному ядру/ понятию и что коннотационные компоненты также играют важную роль. Но такие оговорки при сохранении исходного положения об «опорной» функции денотативного ядра для формирования значения слова, никак не помогают исследователю развить инструменты анализа оценочных компонентов значения слова и определения их статуса. По сути, статус оценочных категорий определен заранее – они «побочны».

Однако это положение весьма спорно. То же слово «преступник» напрямую зависит от понятия законности, которое основано на представлениях морали, т. е. «хорошо-плохо» человеческого социального поведения. «Преступник» именно предполагает «плохость» в соответствии со шкалой «законность-незаконность» как основной компонент значения. Этот компонент значения не является производным ни от какого другого компонента в структуре значения данного слова. «Преступники» не существуют вне оппозиции «законность-незаконность», а это оценочная оппозиция.

Более того, такие «нейтральные» слова как «зима» точно также имеют четкую оценочную основу в структуре значения. М. В. Никитин предлагает считать «интенсионалом» (термин, соотносимый с денотативным ядром) слова «зима» семантический комплекс «время года с декабря по февраль (в северном полушарии)» (Никитин 1997: 110). Такие же компоненты как «самое холодное время года» он относит к «сильному импликационалу».