Мария Сорокина - Лев Тугарин: Безнадёжный

Моё (чужое) сердце очень хотело остаться жить в этой книге.

Или оставить эту книгу жить в себе.

А я привык выполнять желания своего (чужого) сердца.

Поэтому у меня просто не было выхода.

Как можно насладиться детством, ни разу не разбив коленку?

Как можно прожить жизнь, избегая опасностей, волнений, да и вообще каких-либо сильных чувств?

Не знаю. Но придётся попробовать, ведь у меня просто нет другого выхода.

Просто я родился со слабым сердцем.

А если точнее, то мне поставлен диагноз дилатационной кардиомиопатии.

В детстве мне пришлось помыкаться по больницам. Я привык проводить лето не в детском лагере, и не у бабушки на даче, как мои счастливые сверстники, а в неуютной больничной палате.

Как и все обычные дети, я испытывал сильное желание играть в активные игры, шалить, общаться. Даже в моменты хорошего самочувствия нам не разрешалось бегать в больничном дворике, и тем более, по больничным коридорам. Нянечка, хоть и занятая кучей других дел, всегда находила возможность воспитывать и стращать нас.

Но мы с соседями по палате цеплялись за любую возможность провести своё время с максимальным интересом и пользой.

Мы устраивали разного рода проказы и розыгрыши, играли в настольные игры, собирали целую конфу для штурма онлайн-шутера. Пароль от больничного вай-фая менялся каждую неделю, и мы проворачивали различные шпионские комбинации для того, чтобы его вызнать. Подбрасывали в ординаторскую диктофон и многие часы слушали скучнейшие врачебные разговоры, давали взятки в виде рисунков и шоколадок санитарной медсестре, уговаривали врачей пойти с нами на сделку в обмен на хорошее поведение… Однажды, один из нас даже симулировал ухудшение самочувствия, другие играли роль взволнованных друзей и оттягивали на себя остатки внимания, а я тем временем бегал к администратору и шарил на его столе… Конечно, некрасиво и нечестно, но зато мы сначала вдоволь посмеялись, довольные своей ловкостью, а потом смогли провести целый день, играя в онлайн-игры. И до сих пор я помню тот день, как один из самых весёлых и счастливых в жизни.

С самого детства я был связан с множеством ограничений, но привык к ним и даже почти смирился. Привык к ограничениям в физической активности, к болезненным ощущениям, к уколам, привык несколько раз в год оставлять учёбу или даже каникулы, и отправляться на процедуры. Привык к несолёной пище: безвкусным котлетам, запеканкам, супам и другим изыскам строгой диеты. Мама всегда внимательно за этим следила. Однако, войдя в подростковый возраст, я качнулся в сторону протестов и неповиновения. Однажды я сбежал на прогулку, потратил все наличные деньги на чипсы, газировку и гамбургеры, и объелся этим добром до икоты. Давление моментально поднялось, сердце заболело, и пришлось отправляться в больничку, к капельницам и препаратам. Но жизнь меня ничему не научила, и я своих протестов не бросил. Только теперь они не были столь необдуманными.

Потом родители приняли решение продать квартиру в Москве и переехать в Сочи. Скорее всего, для того, чтобы хоть как-то сэкономить денежные средства, ведь моя болезнь обходится нашей семье недёшево. Об этом я стараюсь не думать, чтобы не мучиться от чувства вины.

Сочи – город с мягким климатом и солёным морским воздухом, который хорошо влияет на здоровье. Конечно, лучше мне не стало, ведь диагноз мой связан не с лёгкими, а с сердцем. Но всё равно, жить тут гораздо приятнее, чем в серой чумной Москве.

Когда у меня случаются «хорошие периоды», то я отправляюсь на прогулку к морю или в парк.

Конечно, со мной рядом либо родители, либо друзья, и моя мечта пробыть весь день наедине с собой остаётся не исполненной.

Конечно же, я понимаю: любой мой «хороший период» может резко закончиться. Буквально ни с того, ни с сего вдруг может проснуться аритмия, и из-за нахлынувших спазмов я рискую не суметь даже дотянуться до телефона… Но всё равно, меня знатно достаёт этот постоянный контроль. Иногда я даже начинаю открыто протестовать, иногда даже сбегаю из дома без разрешения, чтобы побродить хотя бы пару часиков… В эти моменты я не думаю об опасности, которой себя подвергаю, а просто наслаждаюсь кратким перерывом от повседневных неприятностей.

Так что, думаю, маме и папе гораздо спокойнее, когда у меня «плохой период». Ведь тогда я нахожусь в больнице, под строгим контролем, и иногда не имею сил даже встать с кровати, не говоря уж о попытках протеста.

Из-за этих самых «плохих периодов» я вынужден часто пропускать школу, но родители не позволяют мне погрязнуть в безделье и жалости к себе. Ко мне ходят репетиторы, и домой, и в больницы, и я старательно подтягиваю программу. Я даже вполне прилично сдаю экзамены. Однако знаю, что дневное очное обучение в университете мне не светит, а светит, максимум, только заочный курс. И это расстраивает. Мне хотелось бы, как обычные ребята, ходить на лекции, заводить новые знакомства, учиться по-настоящему, развлекаться тоже по-настоящему, ну и хотя бы пару раз за год выпить пивка «на коробке», и прогулять важный семинар, и списать какую-нибудь контрольную, как без этого…

Однако я пытаюсь смириться и просто не думать об упущенных возможностях, чтобы не сойти с ума, а сосредотачиваюсь на конкретном деле: ищу в сети варианты удалённого обучения, и подаю документы во все подходящие учреждения.

Однако, вместо поступления даже на заочный курс, я вновь попадаю в больницу.

И тут, в один из самых серьёзных приступов, я впервые слышу это слово. Безнадёжный . И далее оно, словно лейтмотив, следует за мной.

Это говорят очень тихо, в самом углу комнаты, думая, что я давно сплю. Но у меня плохой сон и хороший слух.

Может быть, мне уже и не придётся планировать обучение в институте и дальнейшее своё будущее. Может быть, я и правда безнадёжный. Врачам-то лучше знать.

Но у меня сильный характер. Уж не знаю, благодаря генетике, или благодаря воспитанию, или это попросту данность, с которой я родился… Но, в любом случае, этот самый характер помогает мне держаться и верить в своё будущее. Я делаю вид, что не слышал тех слов. Умереть всегда успею. А вот побороться ещё можно попробовать.

***

Сколько я себя помню, я мечтал о пересадке сердца. Но мои родители настроены категорично: они настаивают на консервативном лечении. А оно, увы, не приносит видимого результата. Оно способно облегчить симптомы, упростить и продлить жизнь, но корень проблемы остаётся. И он внутри меня.

Родители очень любят меня, и твердят, что пересадка – слишком опасный шаг, с множеством противопоказаний и сложнейшим послеоперационным периодом.