Вирджиния Эндрюс - Хевен, дочь ангела

Сара сделала передышку. Я сунула нос в окно и увидела, что по ее красному лицу катятся слезы.

– Потом Люк едет в Атланту, встречает эту городскую девицу и женится на ней. Я посмотрела в зеркало на свое лицо – у меня было грубое, лошадиное, не сравнить с ее. А все равно – женат не женат, мне так его хотелось, Энни, Люка Кастила… Думала, пойду на что угодно, только бы заполучить его.

Дедушка, покачиваясь на своей качалке, возился с деревом и выглядел отрешенным. Бабушка тоже покачивалась и словно не слушала Сару.

– Люк даже не смотрел в мою сторону, – продолжала Сара. – Но я решила, что достану его.

Я стирала грязное белье и одежду, а сама навострила уши, чтобы ничего не пропустить. Поблизости от меня находилась бочка с дождевой водой, в которой жили лягушки. Выстиранное мною белье болталось на веревке. Я еще раз заглянула внутрь. Сара возилась возле печки, она резала бисквиты и монотонно продолжала говорить, словно у нее была необходимость выговориться, – и лучшего слушателя, чем бабушка, ей было не найти. Бабушка не задавала вопросов, а просто воспринимала все так, как ей рассказывают, резонно считая, что замечаниями и вопросами ничего не изменишь.

Я вся напряглась и постаралась держаться как можно ближе к окошку.

– Я все в ней ненавидела, хрупкая вся такая, он называл ее «мой ангел». Ненавидела, как ходит, ненавидела, как говорит, – как будто она лучше нас. А Люк вился вокруг нее, как осел. Мы все думали – подождем, успеем, а тут она попалась, ну, думаем, надо же ему кого-то прижать на стороне, но он на нас и не смотрел. А, подумала я, поймаю его так или сяк. К ней ему нельзя было… В общем, поимел он меня три раза. И случилось то, о чем я молилась. Он сделал мне ребенка. Люк не любил меня, я знала, может, даже я совсем не нравилась ему. Он мучился со мной, а однажды, лежа на мне, назвал меня ангелом. Когда я сказала ему, что будет ребенок, он стал совать мне деньги. Я уже думала выйти за другого, как эта городская сделала мне подарок – умерла…

Ой-ой-ой! Как же это ужасно с ее стороны – радоваться смерти моей матери!

Сара говорила своим ровным, бесстрастным голосом. Мне стало слышно, как до того еле поскрипывающее дедушкино кресло стало скрипеть громче и громче.

– Когда он пришел ко мне и предложил выйти за него, чтобы у ребенка был отец, я думала, за месяц-другой он забудет ее, но нет. И сейчас не забыл. Я делала все, чтобы он полюбил меня, Энни, честное слово. Я была добра к его Хевен. Дала ему Тома, Фанни, Кейта, Нашу Джейн. Не имела ни одного мужчины, как вышла за него. И не буду, если только он полюбит меня, как ее любил. Но не полюбит. А я не могу больше разговаривать с ним, он не слушает. Вбил себе в голову что-то сумасбродное и слушать меня не хочет, когда я пытаюсь отговорить его. Он хочет бросить нас всех очень скоро. Бросить меня здесь, чтобы я мыла, чистила, готовила, убирала, мучилась… И ухаживала еще за одним малышом. Я бы осталась тут навеки, если бы он полюбил меня. Но когда он распускает руки, кричит, обзывает, все это копится в сердце. Говорит, я ломаю ему жизнь, делаю из него злого, противного зверя, который бьет своих собственных детей… Хотел бы, чтобы это были ее дети, а не мои. Я знаю. По глазам вижу. Никогда он не полюбит меня, я ему никогда даже не понравлюсь хоть чуть-чуть. Ничего ему во мне не нравится. У меня было такое крепкое здоровье – он его отнял. Господи, все отнял!

– Сара, зачем ты так говоришь? Ты выглядишь вполне здоровой.

– Никогда не думала, что мертвая жена заберет в могилу его сердце, никогда не думала, – хрипло шептала Сара. Она будто не слышала слов бабушки. – Не нужен он мне больше, Энни. Ничего мне не нужно. Даже мои собственные дети. Я просто убиваю время…

Меня охватила паника. Что она имеет в виду? Я даже перегнулась через корыто, и ребро стиральной доски больно врезалось в тело.

На следующий день Сара снова ходила по дому, бубня про себя. Но слышно было и тем, кто не хотел услышать.

– Надо бежать отсюда, бежать из этого ада. Ничего нет, кроме работы, еды, сна и ожиданий… ожиданий, когда он заявится. А придет – ни радости, ни счастья, ни удовлетворения.

Эту фразу она повторяла уже в тысячный раз. Подготовка шла так долго, что я думала, этого никогда не случится, хотя видела кошмарные сны: Сара убита, вся в крови. Видела отца в гробу, с простреленным сердцем. Много раз я вдруг просыпалась: мне казалось, что я слышала выстрел. Я испуганно озиралась по сторонам, и мне в глаза бросались три длинных ружья, висящие на стене, и я снова вздрагивала. Убийство, тайное захоронение – это было частью уклада горной жизни, рядом с которой всегда ходила смерть.

Потом наступил день, в нервном ожидании которого мы проводили все последнее время. Это было воскресное сентябрьское утро. Я встала рано, поставила греть воду, чтобы мы могли слегка помыться, перед тем как идти в церковь. Из спальни вдруг донеслись громкие, резкие, полные боли стоны.

– Энни, идет! Энни, это черноволосый сын Люка идет!

Бабушка забегала прихрамывая, засуетилась, но видно было, что она с трудом преодолевала боль в ногах. Бабушка тяжело хватала ртом воздух, поэтому моя помощь была более чем необходима. По тому, как болезненно шли роды, бабушка, кажется, почувствовала, что они будут необычными и более сложными, чем все предыдущие. Том побежал искать отца, чтобы привести его домой, дедушка неохотно встал со своей качалки и поплелся в сторону речки, а Фанни я наказала забрать Кейта и Нашу Джейн и присмотреть за ними поблизости от дома. Сара и бабушка крайне нуждались в моей помощи. На сей раз работа заняла куда больше времени, чем в тот раз, когда на той же самой кровати, где все мы родились, появилась на свет Наша Джейн. Обессилев, бабушка упала в кресло и, тяжело дыша, стала руководить мной. Я вскипятила воду и простерилизовала нож для перерезания пуповины и все старалась остановить кровь, которая хлестала из Сары, как красная река смерти.

Отец находился во дворе, там же ждали Том, Кейт и Наша Джейн, а Фанни исчезла. Лицо у Сары побелело как бумага. Наконец после нескольких часов потуг сквозь кровь появился младенец и стал медленно выходить. И вот он лежал передо мной, синюшный и странный на вид.

– Мальчик?.. Девочка? – тяжело дыша, спросила бабушка. Голос ее был тонок и слаб, как ветерок, долетавший до нашей занавески. – Детка, скажи, сын? На Люка похож?

Я не знала, что ответить.

Сара приподнялась посмотреть на новорожденного. Она вглядывалась и вглядывалась, пытаясь убрать с лица намокшие от пота волосы. К ней вернулся цвет лица, словно у нее имелись запасные галлоны крови. Я осторожно перенесла ребенка к бабушке, чтобы она пояснила, что за ребенок родился.

Бабушка посмотрела на то место, где должен быть половой орган, но ни она, ни я ничего не увидели.