Нора Робертс - Лицо в темноте

– Моя мама – та, что была до Бев. Бев говорит, что никаких змей нет вообще, но она просто не видит их.

– А в ту ночь, когда ты упала, ты видела змей?

– Они пытались не дать мне пойти к Даррену, когда он плакал.

– Даррен плакал?

Довольная тем, что он не стал поправлять ее насчет змей, Эмма кивнула.

– Я слышала его плач. Иногда он просыпается среди ночи, но после того, как я поговорю с ним и отдам ему Чарли, снова засыпает.

– Кто такой Чарли?

– Моя собачка. – Она протянула Лу игрушку.

– Очень славный песик, – сказал Лу, потрепав Чарли по пыльной голове. – А в ту ночь ты тоже понесла Чарли к Даррену?

– Я собиралась. – Личико девочки затуманилось, когда она стала припоминать случившееся. – Я взяла его с собой, чтобы отпугнуть змей и других тварей. В коридоре было темно. Хотя там никогда не бывает темно. И там были они.

– Кто «они»? – Его пальцы стиснули карандаш.

– Чудища. Я слышала, как они шуршат и шипят. А Даррен плакал так громко. Он звал меня.

– Ты вошла в его комнату, Эмма?

Она покачала головой. Она отчетливо видела саму себя, стоящую в полном теней коридоре, где со всех сторон доносилось шипение и щелканье зубов.

– Я остановилась у двери, из-под нее просачивался свет. Чудища схватили его.

– Ты видела их?

– Да. В комнате Даррена были два чудища.

– Ты видела их лица?

– У них не было лиц. Одно держало его, держало крепко, и он сильно плакал. Оно позвало меня, но я убежала. Я убежала и оставила Даррена с чудищами. И они убили его. Они убили его, потому что я убежала!

– Нет. – Он прижал ее к себе и стал гладить по голове, давая ей выплакаться у себя на груди. – Нет, ты ведь побежала за помощью, правда, Эмма?

– Я хотела, чтобы пришел папа.

– Ты поступила правильно. Это были не чудища, Эмма. Это были люди, плохие люди. И остановить их ты не могла.

– Я обещала заботиться о Даррене, обещала, что не позволю ничему плохому случиться с ним.

– Ты старалась сдержать слово. Никто не винит тебя ни в чем, маленькая.

«Он ошибается», – подумала Эмма. Она винила себя. И всегда будет винить.

Время близилось к полуночи, когда Лу вернулся домой. Несколько часов подряд он просидел за столом, тщательно разбирая каждую заметку и каждый клочок информации. Он прослужил полицейским слишком долго, чтобы не понимать: главное его оружие – объективность. Но убийство Даррена Макэвоя стало для него личным делом. Он не мог забыть черно-белую фотографию малыша, едва вылезшего из пеленок. Его образ навечно отпечатался в памяти детектива.

Еще перед глазами у него стояла спальня ребенка. Бело-голубые стены, разбросанные игрушки, которые не успели сложить, маленький комбинезончик, аккуратно сложенный на кресле-качалке, потрепанные кеды под ним.

И – шприц, заполненный фенобарбиталом, валяющийся в нескольких футах от кроватки.

Убийцам так и не представилось возможности воспользоваться им, угрюмо думал Лу. Они не успели воткнуть его в вену и усыпить малыша.

А что дальше? Они что же, собирались вынести его через окно? А через несколько часов позвонить Брайану Макэвою и потребовать деньги за благополучное возвращение ребенка?

М-да, теперь не будет ни телефонного звонка, ни выкупа.

Глаза щипало, словно в них насыпали песка. Протирая их, Лу стал подниматься по ступенькам. «Любители, – подумал он. – Растяпы. Убийцы. Но, черт возьми, кто же они такие? Кто они такие, черт бы их подрал?»

Какая теперь разница?

«Нет, разница есть», – сказал он себе, и руки его непроизвольно сжались в кулаки. Справедливость всегда меняет мир к лучшему.

Дверь в комнату Майкла была открыта. Негромкое дыхание сына привлекло внимание Лу. В тусклом свете луны он увидел игрушки и одежду, разбросанные по полу, сваленные кучей на кровати, громоздящиеся на комоде. Обычно подобное зрелище вызывало у него тяжкий вздох. Жизнерадостная неряшливость Майкла неизменно приводила Лу в недоумение. И он, и его жена были людьми аккуратными и организованными. А Майкл был похож на торнадо, на порывистый ветер, перескакивающий с места на место, оставляя после себя хаос и разрушение.

Да, обычно он вздыхал и планировал нотацию на следующее утро. Но сегодня при виде знакомого беспорядка на глаза Лу навернулись слезы благодарности – неизвестно кому, Богу, наверное. Его мальчик был в безопасности.

Осторожно ступая, он пробрался к кровати. По пути пришлось отодвинуть в сторонку дорожную пробку из игрушечных машинок, чтобы расчистить место, где можно было бы присесть. Майкл спал на животе, прижавшись правой щекой к подушке и разбросав руки. Простыни сбились в комок в ногах.

Несколько мгновений, пять, потом десять, Лу просто сидел, глядя на ребенка, которого произвели на свет они с Мардж. Густые темные волосы, унаследованные мальчиком от матери, закрывали ему лицо. Кожу покрывал ровный загар, но она еще не утратила влажную свежесть юности. Нос его венчала горбинка, придавая характера лицу, которое можно было бы счесть чересчур симпатичным для мальчика. У него было крепкое, поджарое маленькое тело, которое уже начало вытягиваться. Украшенное, конечно же, синяками и ссадинами.

Шесть лет и два выкидыша, ужаснулся Лу. Но потом им с Мардж удалось наконец соединить сперматозоид и яйцеклетку в сильную и жизнеспособную жизнь. И сын получился лучшим, способнее их обоих.

Лу вспомнил лицо Брайана Макэвоя. Ошеломление, горе, ярость, беспомощность. Да, он понимал его, как отец отца.

Лу погладил Майкла по щеке, тот пошевелился и приоткрыл глаза:

– Пап?

– Да. Я просто хотел пожелать тебе спокойной ночи. Спи.

Зевнув, Майкл заворочался, и машинки с шумом посыпались на пол.

– Я не хотел ломать это, – пробормотал он.

Негромко рассмеявшись, Лу прижал ладони к глазам. Он не знал, что это было, и его это нисколько не беспокоило.

– Ничего, все нормально. Я люблю тебя, Майкл.

Но его сын уже крепко спал.

День выдался просто-таки целительно солнечным. Высокую зеленую траву перебирал налетавший с Атлантики ветерок. Эмма вслушивалась в тайную песню, которую нашептывал океан. Но музыку эту заглушал негромкий и исполненный торжественной строгости голос священника.

Он был высоким и краснолицым, а снежно-белые волосы являли разительный контраст с черной сутаной. Хотя в голосе слышался акцент, похожий на отцовский, из его речи Эмма понимала немногое. Да и не хотела понимать. Она предпочитала слушать шорох травы да монотонное мычание коров, пасущихся на холме рядом с кладбищем.

Наконец-то Даррен обзавелся своей фермой в Ирландии. Хотя он уже никогда не прокатится на тракторе и не станет гонять ленивых пятнистых коров.

Место было настолько чудесным, а трава – такой зеленой, что казалась нарисованной. Она навсегда запомнит эту изумрудную траву и свежий, полный жизни запах только что взрытой земли. Она запомнит прикосновение ветра к своему лицу, настолько влажного, что он был похож на слезы.