Юрий Винничук - Кнайпы Львова

И только одного кофейного обряда мне здесь не хватает: церемонии разноса бесчисленных стаканов свежей воды, которые их «пикколо» (маленький мальчик) в каждом венском локале время от времени меняет на свежие. И недостает мне буфета — традиционной золотоволосой кассирши в шелковой блузке, щедро набухшей репрезентационным бюстом, с улыбкой, стянутой толстым слоем помады на усталом лице. Зато на крышке буфета под старомодным козырьком, опирающимся на деревянные кариатиды, вянет в стакане воды чайная роза — последнее воспоминание о той, которая отсутствует, шарманский жест какого-то старика золотоволосому мареву из прошлых времен.

Внешний вид этих завсегдатаев достаточно разнообразен. Здесь можно увидеть изящных панов со старательно выпестованными бурками (бакенбардами) или вытянувшихся остатками энергии эксдостойников, которые в своих черных жилетках и белых рубашках под черными пиджаками похожи на ласточек. Виднеются резиновые стоячие воротнички с галстуками, запирающимися на шее, и также резиновые «ролманкеты» (манжеты), торчащие из-под рукавов, и цвикеры (пенсне) в металлической оправе, хотя уже и без шнурка, но еще с колечком от шнурочка. Видны черные ботинки с длинными шнурками, несколько раз обвернутых вокруг ноги в кремовом носке, и белые тесемки, которые свободно свисают из-под тщательно поддернутых штанов.

Но на пороге бильярдного зала, а по вечерам и на ступеньках карточной комнаты, которая находится в задней части кофейни, появляются иногда младшие паны без пиджаков, в одних жилетках и модных цветных рубашках, внося легкий спортивный контраст в достойное молчание читальни. Время от времени заскрежещет на повороте трамвай. Из соседнего зала доносится стук шаров, приглушенный сукном бильярдного стола. Кроме того, только шорох карт и сухое потрескивание тростниковых рамок, в которые заправлены газеты, нарушают густую клейкую тишину.

И все вполне так же, как и тогда, когда Львов, согласно информации старого Брокгауза, чья энциклопедия парадирует на видном месте в этой кофейне, насчитывал 159 787 жителей, и был «eine Bezirkshauptmannschaft und Sitz der Statthalterei von Galizien am Bache Peltew». Эти двадцать с лишним томов Брокгауза стоят здесь как неотъемлемая часть инвентаря венской кофейни, а главное, не занимают место зря, потому что кавардак, который среди них царит, свидетельствует о том, что нетерпеливые руки порой тянутся за ними, выискивают что-то, а затем кладут небрежно на место».

«Европейская» собирала также панов из касино «Конского», которые приходили сюда, чтобы посетовать на урожай, который или был никудышный, или наоборот щедрый. Таким образом «Европейская» была чем-то вроде пищевой биржи.

Когда гас свет в кафешках возле Валов, в «Империале» на ул. Легионов, 5, только начиналась забава.

Навестим и мы этот шумный локаль. Сразу предупреждаю, что «Империал» не принадлежал к высшему разряду, хотя и разместился на втором этаже. Поднявшись наверх, мы попадаем в два фронтовых зала, в которых публика роилась только днем. Вечером здесь тихо и серо. А при Австрии здесь была кухня даже лучше кухни в «Жорже», а « сепаратки» (кабинки), окна которых выходили на мрачный и заброшенный пассаж Гаусмана, пользовались большой популярностью. Некоторые женщины любили выцарапывать бриллиантом из своего колечка инициалы или имена на хрустальных люстрах.

При Польше здесь уже была другая картина. Серый затертый пол со щелями скрипит и прогибается под ногами. Темные мрачные обои, низкие поседевшие от дыма потолки. Вообще все производит впечатление слишком беспретенциозного стиля, от которого веет холодом. Простота меблировки может напомнить кому-то тюрьму. Хозяин, поняв, что дневные завсегдатаи не принесут ему ощутимой прибыли, сосредоточил все свое заботливое внимание на ночной стороне жизни своего заведения, а именно на танцевальном зале. Поэтому в будний день в поздний час здесь пусто.

Кем являются дневные завсегдатаи кофейни, можно понять, выглянув с балкона, — вот они копошатся в черных халатах, черных сюртуках и черных шляпах вокруг памятника Собескому. Завсегдатаи «черной биржи» — это одновременно и завсегдатаи близлежащих кнайп.

Но есть один день в неделю, когда «Империал» просто-таки переполнен публикой. Каждое воскресенье после полудня перед его воротами и в самих воротах впечатляющие толпы, несмотря на полицейское предупреждение, что «задерживаться и гулять у ворот запрещено». Но зовет, манит нежное пение из глубины ворот, где находится вход в кинотеатр «Касино», где теперь кинотеатр «Днепр». И не в кофейню, а в кино спешат гуляющие. Но, наконец, если бы какая влюбленная парочка и пожелала перед сеансом посидеть за кофе, то едва ли ей бы это удалось, потому что локаль в воскресенье переполнен уже специфической публикой.

Из всего Львова, даже со всего Прикарпатья, сходятся и съезжаются в «Империал» директора деревообрабатывающих фирм, владельцы лесопилок, лесные манипуляторы из города, провинции, из глубины лесов, изысканные бизнесмены, посредники в черных халатах, лесники в стрелковых костюмах. Это древесная биржа. «Империал» днем, а особенно по воскресеньям, — это исключительно заведение древесной биржи, специфическая кофейня «бранжевая».

Находится на ул. Лукасинского, 4, возле Промышленного музея, потому сначала называлась «Музеум», а в межвоенное время — «Колумбина».

«На эстраде дремлет пианино, — описывает свой визит в кофейню среди бела дня знакомый уже нам Юзеф Майен. — За одним из столиков сидит троица несколько странных джентльменов: коренастый брюнет с грубым лицом, элегантный горбун в клетчатом наряде и прилизанный мокрый парень. Все трое молчат, но складывается впечатление, что они общаются между собой и без слов обсуждают какой-то план.

На столиках дремлют распятые в рамках журналы. Выглядят нетронутыми. Беру один из них в руки и вижу, что с первой страницы вырезан купон вакационного конкурса. Во втором и третьем журналах — то же. Ведь сам хозяин заведения вырезает их предусмотрительно с самого утра, прежде чем они попадут в руки газетных молей, жаждущих не менее хозяина бесплатного отдыха. И в этом он прав. Потому, может, именно таким образом окупится весь интерес. Дай ему Боже бесплатных четыре недели в каком-нибудь польском Мариенбаде.

Молчаливая троица джентльменов, наконец, окончила свое совещание. Парень, подытожив какие-то цифры в своей записной книжке, подал крепкому детине несколько «стозлотовок» и пригоршню серебряных монет. И тогда произошла небывалая вещь, которую невозможно увидеть ни в одной другой кофейне на Валу. Детина нырнул рукой в карман и достал из нее солидную пачку банкнот — по двадцать, пятьдесят и сто золотых, завернутых в толстый слой «пятисоток». Было этого добра, насколько я мог оценить обалдевшим от впечатления взглядом, несколько, а то и больше тысяч. Детина добавил к этой пачке бумажки, полученные от парня, и спрятал их снова в карман. Затем, так же без слов, встал, взял шляпу и палочку и, даже не кивнув головой своим товарищам, покинул заведение. Через минуту вышли за ним в молчании парень и горбун.