Пьер Саворньян де Бразза - Экспедиции в Экваториальную Африку. 1875–1882. Документы и материалы

Неспособный принимать какую-либо пищу, кроме воды, прокипяченной с сахарным тростником, я целый месяц вызываю у Балле самую большую тревогу. Страницы его дневника за это время свидетельствуют о реальной опасности, которой я тогда подвергался. Огромное нервное напряжение, парализующее мою энергию, еще более усугубляет болезнь. Наконец после бесконечного месяца неустанных забот друзья могут поздравить себя с моим спасением.

В период выздоровления я принимаю вождей адума, которых Балле пригласил после нашего приезда и которых называли виновниками моем болезни; они делают все, чтобы я забыл о тех тяжелых днях. Одно из самых лучших проявлений внимания – запрет жителям деревни готовить около нас пальмовое масло [469], чей запах для меня невыносим. Я теперь могу питаться молоком и медом; меня стараются немного развлечь.

Каждый день два человека выносят мое бамбуковое ложе и ставят его около моей хижины в тени большого дерева, которое высится над рекой [470]. Туземцы приходят толпой, выказывая если не искренний интерес, то, по крайней мере, благожелательное любопытство. Я могу охватить взглядом линию холмов на горизонте, окаймляющих широкие равнины, – страну изобилия. Среди темной зелени леса я вижу большие светло-зеленые пятна и различаю плантации маниоки, масличных пальм, банановых и фисташковых деревьев [471]. С моего наблюдательного пункта я смотрю на веселую возню малышей: вождь посылает ко мне своих детей, которые счастливы, что нашелся зритель их забав. Внизу у моих ног сидят цепочкой рыбаки с удочками; другие на песчаных отмелях бросают накидную сеть; я приветствую охотников, возвращающихся непременно с чудесной цесаркой в руках; мимо меня идут на плантации женщины, они шествуют друг за другом с выпрямленным станом, несмотря на тяжелую ношу.

Мои друзья не устают окружать меня заботами, и мое нервное напряжение мало-помалу спадает. Я слушаю рассказы о трудностях, обрушившихся на них во время плавания, с которыми они превосходно справились [472].

Я поднимался вверх по Огове один, можно сказать, безоружный, следовательно, не мог спровоцировать какого-либо враждебного действия. Наоборот, Балле и Марша, заключивших союз с главными вождями оканда, сопровождало сто пятьдесят человек [473]из этого племени, которое воинственные оссьеба издавна рассматривали как врага [474].

После дружественного приема у Наамана в окрестностях Бове [475]их флотилия достигла деревень, в которые я не заходил и где доктору Ленцу пришлось отражать нападение местных жителей. При ее приближении весь берег мгновенно покрылся туземцами, готовыми к бою; наши люди в пирогах уже хватались за ружья; генеральное сражение было неминуемым, но присутствие духа у Балле и Марша спасло положение. Оторвавшись от колонны на пироге, управляемой небольшим числом невооруженных гребцов, мои храбрые соратники подплыли к берегу, сошли на землю, как ни в чем ни бывало подошли к изумленным павинам и протянули руки вождям в знак дружбы [476].

Во время путешествия Марш преодолевал любую усталость [477]. Даже сейчас он собирается идти в разведку [478], Балле же остается со своим пациентом и, может быть, немного отдохнет, что ему так необходимо.

Намереваясь исследовать область выше водопада Думе, Марш хочет выяснить ситуацию на реке и отношение к нам прибрежных туземцев. Он покидает Нгеме 17 сентября [479]и проходит по Огове сто двадцать пять километров, удаляясь от Думе на девяносто четыре километра; он оставляет свою пирогу у водопада Мопоко [480]и идет по суше до порогов Думба-Майела [481]. Марш останавливается в семидесяти километрах от реки Себе, крайней точки, достигнутой доктором Ленцем <���и возвращается обратно> [482].

Теперь мы знаем, что Огове судоходна на участке протяженностью в семьдесят один километр между Думе и местом впадения в нее реки Лебока [483], затем на протяжении тридцати одного километра путь снова преграждают пороги [484]. Но, начиная с Думба-Майела, река, по словам туземцев [485], опять судоходна вплоть до водопада Машого [486]или водопада Пубара [487], выше впадения в нее Пассы [488].

По всей видимости [489], эту страну с побережьем Атлантики или с бассейном Конго связывает река Либумби [490], один из левых притоков Огове. На берегах Верхней Огове, менее населенных, чем земли адума, обитают племена бангве [491], мбамба [492], ондумбо [493]и анджани [494], которые, кажется, не проявляют враждебности к белым, но, к сожалению, не могут предложить никаких плавучих средств.

Из рассказа Марша понятно, что адума обладают бесспорной монополией в верхнем течении реки; нуждаясь в пирогах и гребцах, мы, следовательно, оказываемся в полной зависимости от них. С другой стороны, мы вынуждены волей-неволей продлить пребывание здесь, поскольку из-за отсутствия хороших переводчиков нам очень сложно общаться с туземцами.

Однако необходимо, чтобы кто-нибудь из нас отправился за нашими людьми, оставленными в Лопе; дело в том, что оканда не хотят спускаться одни вниз по реке, боясь фанов-оссьеба. Я решаюсь отправиться сам. Доктор Балле назначен ответственным за нашу штаб-квартиру и сможет отдохнуть от выпавших на его долю забот; Марш посвятит свое время изучению естественной истории [495]. Что касается меня, то я рассчитываю использовать свое путешествие в оба конца, чтобы вернуться к работе географа [496], прерванной с момента нашего отъезда из Лопе [497].

27 октября [498]я покидаю Нгеме на двух пирогах вместе с Боайя, вождем оканда, который и раньше сопровождал меня. Я, впрочем, знаю, что пироги оканда, оставленные в Бунджи, уже ждут меня.

28 октября я прибываю в Бунджи, где хитрец Джумба так долго кормил меня обещаниями. Но теперь он понимает всю выгоду, которую можно извлечь из добрых отношений с белыми, поэтому сам приходит ко мне и просит забыть о нанесенном вреде. Можете представить, с каким удовольствием я веду с ним высокопарную дружескую беседу.

На следующий день мы уже плывем по быстрому течению Огове. К пирогам оканда присоединились десять пирог адума; наша флотилия насчитывает теперь тридцать две лодки [499], на каждой из которых находится более тридцати человек.

Мне приходится изображать наивного человека, который не замечает группу рабов, принадлежащих нашим оканда. У этих несчастных на руках деревянные колодки; никто из ста восьмидесяти пленников [500]– ни старики, ни малолетние дети – не освобождены от подобной канги [501]. Мое косвенное вмешательство избавит мучеников от этой пытки, но еще не пришло время, чтобы добиться их освобождения. Я вынужден закрывать глаза, когда перед опасными участками туземцы высаживаются на берег и гонят впереди себя длинную цепь своих будущих заключенных-работников [502].