Андрей Бородин - АКОНИТ 2018. Цикл 1, Оборот 3

Джеффри Вандермеер вслед за трилогией «Зона Икс» публикует в 2017 году роман «Борн». События «Борна» происходят в недалёком будущем, довольно-таки антиутопическом, где протагонисгка Рахиль и её родители — беженцы, брошенные на произвол судьбы подобно обломкам, дрейфующим на вспененных волнах войн и политической суматохи. Этот пессимистический и вместе с тем реалистический прогноз к моменту завязки романа уже находится в прошлом. Непосредственное место обитания Рахиль — совершеннейшая химерия, результат глобальной антиутопии, совокупившейся с последствиями деятельности Компании, которая через биотехнологии сотворила целый бестиарий странных существ, наркотиков и артефактов. Тут вам и нейропауки в качестве оружия, и банды детей-мутантов с крыльями, когтями и клыками, и ещё гигантский летающий медведь, Морд, терроризирующий город. Вот такое местечко теперь у Рахиль в качестве дома. Она была заброшена в этот город и должна обучиться новым навыкам, постичь новые знания, если она собирается здесь выжить.

Пожалуй, наиболее интересный аспект этой окружающей среды — гигантский летающий медведь Морд, утверждающий химерный пейзаж через самоё себя. Действительно, концепт Морда как пейзажа выражен ещё в начале романа. Морд воистину огромен, способен играючи ровнять здания плечами, по существу непознаваем — но также и лакомый объект для исследования, и роман начинается с того, что Рахиль предпринимает помойную экспедицию на Морда. Такие экспедиции очень даже достойны риска, потому как логово Морда находится в выпотрошенном здании Компании; потому в спутанном мехе чудища накапливаются всевозможные странные вещи — еда, мёртвые существа, биотех — каждый день приносит новые награды для тех храбрецов, кто не боится обойти его бока. Существование Морда напоминает нам знаменитый афоризм Артура Кларка, гласящий, что достаточно продвинутая наука будет неотличима от магии. Многое из биотеха в романе, прочие твари без разбора по шкале странности выглядят вполне правдоподобно с точки зрения продвинутой науки. Морд швыряет нас прямо об стену невозможного — как может кто-либо создать существо столь громадное, что оно будет крошиться под своим собственным весом, и, более того, сможет летать без каких-либо видимых средств — тем самым перебрасывая нас между магией сюрреального фэнтези и наукой за гранью постижения. Это напряжение между возможными интерпретациями возрастает, когда мы встречаемся с одним персонажем, которого, пусть и погрязшего в биотехе, почему-то кличут Волшебником. Это напряжение также выбивает нас из комфорта НФ, с этим его рациональным миропониманием, в мир, который нас полностью обескураживает.

Налицо чёткое ощущение путешествия по воспоминаниям Рахиль, мы видим, как она пришла в этот мир, видим пространственно-временной разрыв. Она вошла в город словно бы через волшебную дверь, оставив позади сотворённый человеком ад из войны, болезней, голода, лагерей беженцев и предательства — чтобы попасть в химерию. «Мои последние воспоминания перед тем, как на город обрушился потоп, и он наводнился импровизированными плотами и покрылся расширяющейся тишиной мёртвых и тонущих в водах — и проблеск земли на горизонте. Мои последние воспоминания состоят из погружений под воду во второй, в третий раз, мои лёгкие заполнены грязью. Но когда я пришла в себя, я уже была в городе, идя по нему. Я шла через город как если бы всегда была здесь». Рахиль потеряла своих родителей и временное жильё, за которое они цеплялись. Она была заново рождена в химеризованном городе, зловещем месте, в котором антиутопичность, пережитая ею в юности, получает оттенок ностальгии. Делая это, она также теряет крупный фрагмент времени из памяти; теперь она уже юная леди, но в город она пришла девочкой.

Рахиль совмещает в себе осведомлённость и невинность, характеристики, резонирующие с химерической окружающей средой и позволяющие глубже проникнуть в её суть. У неё имеются закалённые способности того, кто научился жёстким урокам в брутальных обстоятельствах, одновременно в мире, оставленном ею позади, и в химернутом городе её нынешнего обитания. Она — продвинутая падальщица городских руин и недр медведя Морда, а также она знает опасности, что хранят эти руины, включая опасность доверять кому-либо, даже своему любовнику Вику. Несмотря ни на что, её циничное животное чутьё уравновешивается желанием любви, заботы о других, и в этот конфликт воли и желания проникает странное существо Борн.

Борн химеризирует химерное, будучи ещё страннее и непредсказуемее, чем что-либо, с чем Рахиль ранее контактировала в городе. Совершенно не похоже на совпадение, что Борн отыскивается в хищнической экспедиции в химерные веси Морда. Отношения между Рахиль и Борном напоминают нам другие встречи детей с «чужими», как в фильме Спилберга Инопланетянин (Е.Т. the ExtraTerrestrial) с его внеземным гостем; как в романе Э. Несбит «Пятеро Детей и Чудище» с улиткоглазым Саммиэдом; как в романах Барбары Юфан Тодд с участием живого пугала Уэрзела Гаммиджа, чьи действия втягивают его юных друзей в неприятности. Во всех этих случаях протагонист сталкивается с чем-то извне этого подлунного мира, и чьи силы не вполне ясны, но определённо разрушительны для него. Но, в разрез с этими примерами, здесь у нас протагонистка будет постарше и в достаточной степени сексуально просвещённой. Такие элементы никогда не были частью традиционной литературы, в которой, если уж протагонисты достигают пубертата, то их истории обязательно должны быть целомудренными. Далее, отношения Рахиль с Борном драматически меняются на протяжении всего романа, ибо сам Борн меняется и физически, и ментально, так что Рахиль воспринимает его поочерёдно как домашнее растение, как рыбу, как собаку/кошку и, наконец, как ребёнка. Но точно так же мы понимаем, что существование Борна способно подорвать мир, в который забросило Рахиль, что двойное отрицание — химеризация химерного — может быть действенным противоядием.

Особенно интересно то, что химерный мир Борна не происходит от древних богов или внеземных цивилизаций. Оба мира, находимые в романе, созданы людьми: один, состоящий из чисто земных ужасов, проистекающих из худших человеческих поступков, и другой, созданный по недомыслию учёных, синтезировавших нечто несовместимое и губительное для них же самих. Это самое лучшее выражение поражения Будущим Настоящего: «…мучительная дислокация, произошедшая из попытки склеить два разных мира — тот, который был нормальным, и тот, который был гротескным, старое и новое — борьбы за то, чтобы земное и невероятное могли сосуществовать…» Кто-то может также увидеть здесь странное эхо максимы У. Гибсона относительно того, что будущее уже тут, просто оно ещё не распределено равномерно.