Андрей Бородин - АКОНИТ 2018. Цикл 1, Оборот 2

Меня передёрнуло. Тут же человек в пробковом шлеме — тот самый, что искал абсолютное оружие — вскинул винтовку и надавил на спусковой крючок. Грянул выстрел, тварь взвизгнула и серым комком шлёпнулась в трясину. Чёрные воды быстро сомкнулись над добычей.

Охотник усмехнулся.

Так мы и двигались вперёд, мимо бесконечных чудес и ужасов. Вскоре проводник вывел караван на древнюю белую дорогу, выложенную мраморными плитами. Она витками убегала вдаль, кое-где полускрытая мхом и тягучей грязью. Идти стало легче.

Уже через пару часов впереди показалась выщербленная стена, и проводник сказал, что так далеко в чащу не забирался даже он. Плиты, слагающие стену, поражали воображение своими размерами. Тут и там с них свешивались грозди светящихся цветков.

— Вот они, руины первого города на Земле! — произнёс старый индус, восторженно окидывая взглядом монументальную кладку.

Вокруг послышались гомон и радостные крики, мои спутники почувствовали, что цель путешествия уже близка. Я знал, что одни желают обнаружить там извечное знание, другие — удовольствия или оружие, но сам я не имел ни малейшего представления, что может таиться посреди этих развалин, чей возраст не поддаётся даже приблизительному определению.

Над руинами висели тишина и мрак вечной ночи.

И вот слоны вошли в город, неся людей на своих покатых спинах. Я тут же принялся вертеть головой, стараясь ухватить взглядом каждую деталь. Полуразрушенные дома имели пирамидальную форму, окна и двери выглядели совершенно чуждо, ясно намекая, что все это мраморное великолепие сотворили отнюдь не руки людей. Ни пятна мха, ни путаная паутина лиан не могли утаить былое величие этой мёртвой цивилизации. Ужас и восторг росли в моей душе, и я вдруг понял, что именно такое сочетание чувств должно порождать в человеке прикосновение к вечности.

Мы двигались по широкой улице, между рядами массивных резных колонн. Вскоре улица эта влилась в огромную круглую площадь, и стало ясно, что мы достигли центра города.

Впереди во мраке начала вырисовываться какая-то крупная тёмная фигура.

— Это он! — взвизгнул престарелый индус, чей белый слон к тому времени слегка обогнал моего. — Мы добрались, мы видим его перед собой — первые из людей! Перед нами единственное во вселенной подлинное изображение Творца!

Мгновение спустя я тоже увидел это — увидел и захлебнулся собственным криком.

Неужели это оно?! Это бесформенное, это чудовищное нечто… Неужели это действительно Творец?!

Ужас сдавил мне горло, тело словно превратилось в ледяную глыбу. Я не мог пошевелиться, не мог оторвать взгляд. Рядом раздались испуганные вопли, ошалевшие слоны вставали на дыбы и сбрасывали с себя седоков. Площадь огласилась трубным рёвом.

Так вот почему Творец упрятал проклятую статую в такую глушь! Право же, лучше бы он и вовсе уничтожил ее вместе с тем миром, что породил ее на свет!

Внезапно над топями Лакмериса пророкотал гром. Взглянув на небо, я увидел, как звезды шустро бросились врассыпную, а некоторые и вовсе погасли, как задутое пламя. Нечто гигантское и чёрное приближалось из-за горизонта, тучей вздыбившись над доисторическим лесом.

— О, горе нам! — завопил индус, истерично сверкая глазами во тьме. — Мы увидели то, чего не должен был лицезреть ни один из смертных, и теперь Творец разгневан!

Человеческие крики и рёв животных слились в едином вопле, наполненном ужасом, и тогда гигантская чёрная рука сгребла наш караван в горсть и яростно швырнула в самые чёрные глубины Лакмериса, в смрадную пучину, на дне которой гниют осколки бесчисленных цивилизаций. На миг я увидел кувыркающиеся в стремительном падении фигурки слонов и людей. Затем мрак хлынул со всех сторон, холодный и влажный, погас звёздный свет, и звуков не стало.

Мы смешались с прахом мёртвых миров. Здесь, в чёрных трясинах Лакмериса, в немой тоске я провожу тысячелетие за тысячелетием, в обществе бледных червей и членистоногих пожирателей падали. Но я знаю, что это всего лишь сон, и однажды я обязательно проснусь.

Прохладным днём позднего августа я брёл сквозь чащу девственного леса по тем дорогим моей памяти местам, где мы гуляли и любили друг друга тридцать лет назад. Всё здесь осталось нетронутым с тех давних пор, когда нам был знаком каждый камень, каждый куст, каждое дерево. Со светлой грустью я проводил рукой по листьям и стволам, ноги мои нежно ступали по давно забытым тропам, усыпанным плотным слоем опада. Тишина и спокойствие царили вокруг, лишь изредка доносились лоса птиц, да негромко шептались оглаживаемые ветерком кроны уходящих в небо великанов; казалось, если напрячь слух, можно было услышать, как в глубине леса переговариваются нимфы. В пору своей молодости мне доводилось слышать в этих местах голос юной нимфы — она беззаботно смеялась, танцуя среди стволов, невинная, словно этот лес, дева, ведомая под руку хромоногим фавном; ныне же поседевший фавн вновь стрясал остатки утренней росы с разнотравья, но уже в одиночестве.

Да, лес был всё таким же, каким я его помнил. Свежесть зелени, лишь слегка задетой дыханием приближающейся осени, молодость, вновь возвращающаяся после месяцев старости и гибели, и вечная жизнь, существование во вневременьи, вечное возрождение, недостижимое и неподвластное нам, людям. Годы были милосердны к деревьям — но не ко мне, о чём красноречиво говорили моя седина и испещрённое морщинами лицо. Что до тебя, я не ведал, как ты преобразилась под дыханием времени, но надеялся, что там, где ты пребываешь сейчас, цветение и пламя юности до сих пор остались верны тебе.

Я спустился в овраг, по дну которого протекал небольшой ручей. Помню, как мы, разгорячённые, спускались к нему, чтобы испить прохладной воды и омыть усталые, запылённые ноги. Но что это? Неостановимое течение лет обратило ручей в небольшую реку. Воды, упрямо осаждавшие глинистые берега, подмыли их, беспрестанно расширяя русло и углубляя дно. Некому было остановить их, и сами она не желали этого. Являясь одним из воплощений неудержимой стихии, они непрестанно стремились вперёд, к своей цели — и, став чем-то большим, чем ранее, наконец утишили свой бег.

Я бросил взгляд на камень, что много лет назад был погружён в воду ниже по течению, на котором ты любила сидеть, расчёсывая свои волосы. Некогда он являл собой значительную преграду на пути ручья, и вокруг него всегда вились буруны; теперь же камень был сточен водой и больше не был помехой для реки. Пройдёт время, и он вовсе превратится в мельчайшую гальку, в песок, и будет унесён потоком, который тёк здесь за несколько веков до мимолётного меня, и будет течь много веков после.