Омар Суфи - Власть и страсть

— Странно все это…

— Я полностью понимаю колебания человека, который привык мыслить в рамках нашего окружающего видимого мира, апеллировать к вещественным доказательствам и так далее. Но давай проведем один эксперимент.

— Наверно, если об этом говорит автор известных романов, мне стоит с этим согласиться…

— Идем.

За стенами клуба их ждал туманный Лондон — несмотря на позднюю весну, к вечеру сильно похолодало и слегка моросило. Самое время поговорить с духами, подумал Свансон.

Место, куда они направились, было штаб-квартирой лондонского Клуба призраков, основанного в 1862 году. В заведении, как и полагалось месту общения с потусторонним миром, было полутемно и тихо. Здесь говорили полушепотом, окна были задраены толстыми шторами, и даже витающие между живыми людьми духи мертвых старались их не беспокоить, пока, конечно, их не приглашали медиумы на «беседы».

Конан Дойл, поздоровавшись с некоторыми членами клуба и перекинувшись с ними обычными новостями, отвел Свансона в комнату в дальнем конце клуба. Наверно, здесь состоится сеанс вызова духа, подумал Эдмунд, с лица которого не сходила несколько скептическая ухмылка, которую он пытался скрыть перед великим писателем. Впрочем, Конан Дойл все прекрасно замечал. Он усадил Свансона в глубокое кресло и спросил:

— Ты не против сеанса гипноза?

— Не-ет, — несколько неуверенно ответил Свансон. — Я увижу дух Королева?

— Нет. Ты же не веришь в духов. Поэтому ты их увидеть не можешь. Пока проведем другой эксперимент.

В комнату вошел высокий худощавый мужчина, к которому Конан Дойл обратился, как к «Фредерику». Тот попросил Эдмунда Свансона закрыть глаза и начал сеанс гипноза. Свансон продолжал думать, что сейчас ему будут говорить о какой-то глупости, но Фредерик прервал его мысли:

— Уважаемый мистер Свансон. Пожалуйста, расслабьтесь и не сопротивляйтесь.

— Я в вашем распоряжении, — ответил Свансон с закрытыми глазами.

— Нет, не совсем… в моем распоряжении. Вот увидите, как только вы будете действительно в моем распоряжении.

Фредерик говорил, что он полностью понимает скептицизм Свансона и видел много таковых в своей практике. Реальная жизнь, которую в силу своей профессии инспектор видит во всех ее негативных сторонах, расследуя самые жестокие убийства, не оставляет у следователя какой-либо возможности верить в духовное, нечто неуловимое, в контакт на уровне душ, потому что все, что он видит, это грубое физическое воздействие…

Свансон почувствовал расслабление, а Фредерик продолжал что-то говорить. Потом Фредерик попросил Свансона описать то, что ему видится. Инспектор видел книжные полки — неужели эти те самые исчезнувшие книги Королева? Нет. Их много, очень много. Это, кажется, какой-то книжный магазин. Книги на иностранном языке, кажется, на французском. Свансон увидел мужчину и… поздоровался с ним. Ему казалось, что он сам находится в этом магазине и передвигается посреди салона с книжными полками.

— Эдмонд Бейли, — представился мужчина.

— Эдмунд Свансон. Наши имена похожи…

Мужчина что-то сказал. А! Он говорил на французском, и Свансон его не понимал. Тут он проснулся или его разбудили. Он огляделся — рядом сидели Конан Дойл и тот самый мужчина, которого писатель звал «Фредерик».

— Где я был? — спросил Свансон.

— В Париже, на улице Шоссе д’Антин, 11, где расположен магазин-библиотека независимого искусства, — сказал Фредерик.

Свансон вопросительно взглянул на Конан Дойля.

— Это салон-библиотека-магазин в Париже, где собираются такие же люди, как в этом клубе, которые верят в эзотерику, в духов, — ответил писатель. — Я попросил Фредерика установить связь с ними через тебя. Если бы мы вызывали духа, скажем, Королева, ты, наверно, в это не поверил бы. Так что мы решили идти постепенно, шаг за шагом.

Париж

Поезд в Париж из Кале задержался. Когда состав тронулся, кто-то бросился под рельсы. Артур Барроуз и его сын Реймонд какое-то время молча сидели в купе первого класса, пока отец не заговорил:

— Не понимаю — как можно покончить жизнь самоубийством, своими руками… Это богопротивное дело. Какие причины могут толкнуть на это дело?

— Несчастная любовь, потеря близкого человека, неизлечимая болезнь — причин много, отец.

— Любовь — это слабость. Потеря близкого — да, тяжело перенести, но тоже слабость… Все от бога… И болезнь тоже, которую надо вынести до конца… пока бог сам не сочтет нужным позвать к себе.

— А если человек не верит в бога?

— Очень плохо! Без бога пусто… аморально!

Реймонд с отцом редко спорил и поэтому ничего не ответил, а тот продолжал:

— Современный мир подрывает мораль, и люди перестали сопротивляться давлению на целостность и здоровье общества. Теперь свобода слова заменила религию… Маргинальные личности, всякие истерички-суфражистки, социалисты-интеллектуалы и прочие захватили политическую сцену. Если ты против них — ты — мракобес, ты — противник прогресса. А дело гораздо сложнее… Я всегда выступал за свободу слова. Это не французы со своей революцией придумали свободы. Это мы — англичане, со своей «Хартией вольностей» изменили курс истории, хоть и медленно, но достигли прогресса. Но, очевидно, что теперь, под скрежет мануфактуры, звуки станков и шум машин, мы упустили из виду мораль.

— Да, — будто подытожил Реймонд. — Все верно. Как ты относишься к идее социальной поддержки людей, которые находятся на грани самоубийства?

— Церковь — вот куда надо обращаться за поддержкой. Она заодно не дает человеку выйти за определенные моральные границы. Церковь нужна, как институт духовного наставления и управления. Одновременно мы в Англии, хоть и по-своему, одними из первых отделили церковь от государства — то, что французы с их темпераментом теперь только сделали со скандалом.

— Папа, мораль той прошлой эпохи, что теперь журналисты окрестили викторианской, необратимо уходит в прошлое. Мир всегда развивался…

— Библия существует тысячи лет! Мораль человечества незыблема. Это все русские социалисты и немецкие декаденты в лице Шопенгауэра и Ницше придумали новую мораль, которая грозит разрушить устои человечества. Консерватизм несет в себе здоровый дух и правильную мораль. А вся эта либеральная брехня грозит обернуться катастрофой!

Артур Барроуз посмотрел внимательно на Реймонда и спросил:

— Ты, что, меняешь взгляды?

— Нет, — спокойно ответил Реймонд. — Я остаюсь приверженцем Консервативной партии.

— Ну, вот и хорошо, — удовлетворенно кивнул Артур. — А наш Роджер все еще увлекается либерализмом, не так ли?

Реймонд кивнул.

— Он в курсе нашего плана?

— В общих чертах…