Павел Мейлахс - На Алжир никто не летит

Уж я-то понимаю, почему они не афишируют свои отношения!

Вот они, полюбуйтесь. Бойцы вспоминают минувшие дни. Громче — нет, не громче, а слышнее и разборчивее других — доносится Володин голос, он единственный, кого не перебивают.

— Я по старой памяти винт с джефом смешал, жахнулся, — так не то что мозги — диван подо мной перевернулся!

— Ну ты пипец Гагарин!

— Я тебе говорю: на «майбахе» ездят только с шофером! Только с шофером!

— …да ссыкотно вообще-то…

— Я с двух ударов людей убирал! — ну понятно, это Володя.

— …так его и взяли. Прямо мордой в пол ткнулся между мешками, так и дрых. Ну, мусора подваливают, думают, просто бухой типа, разбудили там, как, чего, а у него мешки.

— Все, короче, уехал Вася.

— Ну да, два киляка вез, блин, ну можно не бухать хотя бы…

— А я когда с зоны съезжал, так уходить не хотел. У нас хата была… Я ментов спрашиваю: а можно мне еще немного остаться, а они: ну, накосорезь, мы тебя в карцер закроем. Да не, говорю, спасибо, не надо на хрен. Вот так в жизни бывает.

Опять я слышу уверенный голос этого, без сомнения, сильного человека. Мне надоедает, и я отключаюсь…

Между прочим, всякому известно, что Володя так и останется Володей, сколько бы раз его ни назвали Сережей!

Ненависть к Володе так и жила во мне, хотя, постоянно оказываясь рядом то в столовой, то в месте для курения, с того инцидента мы не сказали друг другу и двух слов.

Но в книге моей жизни, которая вновь появилась у меня (я придирчиво проверил шифр, опасаясь подмены, — все оказалось в порядке, это было мое личное число — «52 677»), я нашел комикс с картинкой, говорившей о том, что Володю убьют. На картинке был изображен автомобиль и совсем рядом с ним прямо, вытянуто лежал Володя. Автомобиль стоял как раз у меня под окном, боком к стене, почти впритык к ней, и Володя лежал на узком промежутке между автомобилем и стеной. Еще в комиксе было показано окно с круглым пулевым отверстием — я почти слышал отдаленный звон пробиваемого стекла. Я сразу же догадался, что стреляли из какого-то неизвестного окна нашего же заведения; кто-то хитростью выманил Володю на улицу, он безрассудно побежал и там нашел свою смерть. Узкая полоска асфальта, покрытая грязным, бугристым, кое-где и вовсе протаявшим льдом, — вот где его настигла пуля; я не знаю, что его туда привело. Его курточка казалась такой жалкой на этом льду.

Значит, настанет и на моей улице праздник! Сама судьба покарает его, отомстит за меня. Я знал, что это должно произойти со дня на день, и места себе не находил от нетерпения. На картинке из комикса было темно, подразумевалось, что убийство произошло или вечером, когда совсем стемнело, или же вовсе глухой ночью. Каждый вечер, дождавшись темноты, я прижимался лбом к стеклу моего окна, опасаясь продавить его, и смотрел, смотрел вниз, стараясь разглядеть поверженного Володю, который должен был обнаружиться у самой стены. Но Володи там не было. Автомобиль был. Я изо всех сил пытался разглядеть труп между автомобилем и стеной, иногда мне даже казалось, что мне это удалось, но, дав отдохнуть глазам или вглядевшись попристальнее, я убеждался, что зрение меня обмануло. Я подходил к окну по пять, десять, пятнадцать раз и под конец уже и сам не понимал, видел ли я то, что так жаждал увидеть, или нет.

Или нет. На другой день я видел другое: как голый по пояс Володя неспешно шествовал в наш санузел с полотенцем, перекинутым через плечо, как курил на диванчике в курилке, всегда с кем-то общаясь, как заходил в столовую: «Здорово, пацаны!» — похлопывая по спине ближайшего. Он бессмертен. Но и книга не могла ошибаться.

В какой-то из дней на нашем участке царила сдержанная суматоха. Не знаю, как я почувствовал это, но смекнул, что произошло нечто чрезвычайное. Я спросил у одной тетки в белом халате, не случилось ли чего, но та ответила отрывисто, зло, непонятно. Я пошел в столовую и спросил повариху, та только замахала руками и вообще не стала ничего говорить. На посту, где почти всегда находилась старшая сестра, давно, как я заметил, никого не было, более того, сегодня она мне вообще нигде не попадалась. Ага! Смутная и радостная догадка забрезжила во мне…

Как я сразу не догадался! В общем, к середине дня я понял, что Володя мертв. Книга победила. Я победил.

52 677!

Проходя мимо Борчи, я проговорил сквозь зубы:

— Сдохла сволочь.

Борча, не глядя на меня, угрюмо и довольно улыбнулся; довольство проступало сквозь всю сдержанность его улыбки. Несмотря на неразрешенное недоразумение между нами, в этот миг он был со мной солидарен, и у меня полегчало на душе. Почему-то я не сомневался, что Борча ненавидит Володю так же, как и я, поэтому-то я с ним одним и поделился хорошей новостью, получив, кстати, подтверждение Борчиного отношения к Володе, совершенно, впрочем, излишнее.

Среди «пацанов» тоже особой скорби не наблюдалось. Они как-то попритихли и общались между собой вполголоса, вероятно выясняя, как и почему.

Я не верю своим глазам. Не знаю, сколько времени прошло, но Володя опять появился как ни в чем не бывало. Ничего не случилось, его не убивали, он не лежал в грязи между машиной и стеной. Книга ошиблась. Но ведь этого не может быть! Я твердо знаю, что все, предначертанное в книге, сбудется. Но вот же он, Володя, опять я слышу этот голос, который надеялся забыть, как кошмар, голос, который слишком легко услышать. Я поник. Опять все то же самое, опять Володиному всеобъемлющему присутствию не будет конца, не будет конца кошмару.

Я старался поменьше выходить из палаты, подолгу лежал и смотрел в потолок. В столовой старался появляться тогда, когда все уже заканчивали.

— Что-то ты какой-то смурной стал, батя, — сказал мне кто-то. Что ж, я не был невидимкой.

Однако вопрос о книге продолжал меня терзать, и это было даже по-своему хорошо, терзания были отвлечением от безнадежности. Многое бы я дал, чтобы книга вновь оказалась у меня в руках, но ее появление никак от меня не зависело. Книги не было. Зато я прекрасно помню эту комиксовскую картинку, я сжимаю глаза почти до боли и вижу каждую деталь. Ночь. Двор. Машина. Человек, лежащий рядом, параллельно машине и очень близко; этот человек не может быть не кем другим, как Володей. Круглое отверстие в оконном стекле, явно от пули, слабый звон… Чисто теоретически я предположил, что убитый человек — не Володя, но тотчас же горько рассмеялся этому заведомо нелепому предположению.

И опять и опять, как и в прошлый раз, я прижимался лбом к своему окну, в тоске вглядываясь в промозглую темень, как и в прошлый раз, под конец так же не понимая, видел ли я желанное или нет…

И все-таки надежда жила во мне. Если его не убили тогда, то это не значит, что его вообще не убьют. Я должен верить. Ведь ходил же я дважды за фильмом «На Алжир никто не летит». Просто надо иметь терпение. И веру.