Валерий Исаев - На краю

Неизвестно, что бы из этого всего получилось, если бы в самый тот момент, когда кобель уже дотягивался до Сенькиных штанин, по саду не раздался хорошо знакомый хозяйский свист: фьють, фьють, что означало — «ко мне, ко мне, Джульбарс». Старый колхозный сторож приступил к исполнению своих обязанностей.

На этот раз его желание было куда сложнее предыдущего. «Закономерно, — решила она, — растет их любовь, а вместе с ней и их потребности, которые они оба, если, разумеется, они действительно любят друг друга, должны удовлетворять, чего бы это ни стоило. А иначе какая же это любовь. На то она и дается человеку, чтобы казалось, что ничего на свете нет недостижимого. То, чего ты не смог достичь один, достигнешь, став любимым, потому что в таком случае надо только захотеть, и все рано или поздно осуществится, и тем скорее, чем сильнее, чем крепче любишь. Для любви нет преград, а хлопоты по исполнению прихотей хотя и кажутся поначалу непреодолимыми, постепенно становятся приятными, а уже через какое-то время доставляют ни с чем не сравнимое удовольствие, потому что ты понимаешь, что цель, несмотря ни на что, достигается и приближается, и недалек тот день, когда…»

В самом начале это был просто поцелуй. Она помнила мгновение первого исполнения его желания, первый поцелуй ей запомнился навсегда.

Это было еще тогда, когда она жила с родителями, дома. Когда он приходил к ней под окна, а потом они стояли часами в подъезде. И тогда она поняла, какая это радость — угадывать малейшие прихоти возлюбленного. И она вглядывалась в него, боясь упустить что-нибудь. Это и стало целью ее жизни — любовь. Так она ее понимала.

А «задачи» становились все сложнее и сложнее. Что теперь значила ее щедрость, с которой она подарила ему первый поцелуй. Смешно даже было вспоминать об этом. Что он в сравнении с теперешними хлопотами в поисках квартиры, которую она решила снять, уйти из родительского дома, потому что с каких-то пор ясно ощутила, что встречаться просто так в парадных, на улице ему стало в тягость. «Вот бы нам оказаться как-нибудь совсем одним и чтобы никого, ни души кругом и крыша над головой, и тепло, и мы рядом, и мы лежим на огромной постели, и горит огонь, теплый и уютный, и потрескивают свечи…» — сказал он как-то, ежась от холода на осеннем пронизывающем ветру. Как же ей было непросто угодить ему и на это раз! Сколько пришлось походить, побегать, скольких спросить и каждый раз при этом смутиться — слишком она была молода еще для таких хлопот. И она боялась этого каждый раз само собой возникающего вопроса: «А зачем тебе-то? Тебе-то зачем? Иди, иди — молода еще». И почему-то после этих слов ее начинали оглядывать с головы до ног пренебрежительным, неприятным взглядом. Но она отводила глаза и, как обиженное дитя, надув губы, повторяла настырно и решительно: «Так все-таки да или нет?»

Да и что значили все эти советы в ее жизни, если она целиком была подчинена любви, о которой никто из них, дававших свои советы, и понятия не имел (так, во всяком случае, считала она).

Она научилась с первых же сказанных ей слов угадывать «поможет — не поможет», она научилась не робеть, не отводить глаза, как в первые дни.

…Но она не сумела выбрать из того немногого, что ей предлагалось, такое, чтобы все было по его: «…и крыша над головой, и огромная просторная постель, и теплый уютный огонь…» Такого она не нашла. «Да и есть ли вообще такое?» — как-то даже подумала она, отчаявшись.

И все-таки на одном из свиданий, необыкновенно счастливая (он все спрашивал: «Что это с тобой такое?»), она изо всех сил сдерживала себя, чтобы сразу не раскрыть свою тайну, и как могла таилась, предчувствуя его скорую радость, которую так и хотелось выложить тут же и бежать как можно скорее в их дом, о котором он так мечтал. И она отвечала, смеясь: «А вот угадай, а вот угадай!» А он пытался угадать и говорил про возможную надбавку к ее зарплате, про неожиданный отъезд ее родителей (у него свое было на уме), про какую-нибудь обновку… Да мало ли про что! А она смеялась и качала головой из стороны в сторону, веселясь и забавляясь его недогадливостью, и вот, не выдержав, она поцеловала его и объявила, что больше им не надо мерзнуть на улице, что у них есть, наконец, свой дом, и крыша над головой, и уютный теплый огонь, и свечи. И дальше все слово в слово о его мечте.

Как он был рад! Как сорвался с места! Как потянул ее за собой! И как она сказала ему: «А это совсем не туда, это в другую сторону».

Как он целовал ее потом на скрипучей раскладушке в маленькой узкой комнате, казавшейся им тогда раем!

И как она была счастлива!

Ведь именно этого хотелось ее возлюбленному, и она сделала все, чтобы ему было хорошо. Какой ценой достигла она своей цели, она не считала. Лишь изредка приходили на память поездки на квартирную «биржу», выстаивания там часами, выслушивания жесточайших условий и самое обидное: «Девушкам не сдаю — не те нынче пошли девушки».

Вспоминалось, как сидела на работе, дожидаясь конца рабочего дня, чтобы скорее побежать на «биржу», как возвращалась ни с чем, как просыпалась ночью и, глядя в серый полуночный потолок, отчитывала себя за неумение сделать, казалось бы, такое простое дело — найти квартиру.

И вот все это теперь позади, и они могут наслаждаться своей любовью. «Ущипни меня — не верю, мне кажется, — говорил один из них другому, — это сон…»

И они ласково щипали друг друга и снова погружались в свое счастье, казавшееся тогда вечным и незыблемым.

Вспоминалось ей и то, как горевали, как переживали ее уход из дома родители. Но об этом ей не хотелось думать, и она — сильная — не давала ходу въевшимся в сознание материнским уговорам, отцовским угрозам. Отделаться от них она не могла, но нашла силы, чтобы не дать им мучить себя — она так умела.

…Два года пролетели как один день — солнечный и счастливый. Ровно через два года на пороге их сказочного дома появился хозяин, вернувшийся из загранкомандировки, и попросил их освободить квартиру. И тогда их любовь лишилась крыши, к которой уже привыкла и без которой не могла обходиться.

— Знаешь, милый, — как-то сказала она ему, — мне нельзя возвращаться домой, к матери, к отцу… Неудобно после всего того, что случилось… Давай вместе поищем что-нибудь еще, снимем что-то вроде нашей прежней квартиры, в которой нам было так хорошо. — И когда она так говорила, почему-то надеялась, нет, скорее только угадывала в себе эту надежду, что на этот раз он возьмет на себя хлопоты по поиску новой крыши для их любви. Еще бы! Ведь ему так нравилось быть с ней, когда он захочет и столько, сколько захочет.

И еще хотелось ей сказать (но она так и не сказала об этом, чтобы не расстроить его, не поставить в неловкое положение), что деньги, которые она «наскребала» каждый раз за их квартиру, ей стало добывать все сложнее и сложнее. Во-первых, росли цены, во-вторых, все отложенное уже было взято, все время, которое называется «свободным», израсходовано. Не брать же его из тех драгоценных часов, которые она приберегала на их свидания.