Валерий Исаев - На краю

Но она только подумала о том, чтобы сказать ему о своих трудностях, а вслух сказала: «Да ты не волнуйся — все у нас с тобой будет по-прежнему…».

Ему тоже очень хотелось, чтобы все было по-прежнему. И он засуетился, забеспокоился, но хлопоты его были какими-то внутренними: там, внутри, он рвался с места, бросался куда-то, бежал сломя голову. Но очень скоро даже внутри себя бегать надоело. Куда легче было «отбалтываться»: он набирал номер ее телефона и, подбодрившись и придав голосу деловой и озабоченный тон, произносил в трубку, непременно опережая ее, чтобы сразу перехватить инициативу: «Ну как у тебя? — имелись в виду результаты поиска квартиры, и тут же, не дожидаясь, так как отлично знал, что ей в ее нынешнем положении было совсем не до квартиры, объявлял: — А у меня пока ничего. Знаешь, бегал, звонил, теребил всех своих знакомых».

«Ну и?..» — с надеждой вопрошала она.

«Ну и ничего…» — не щадил он ее.

И угасало в трубке, словно таяло ее безнадежное, слабеющее на глазах: «Да?..».

Он разыгрывал активную деятельность перед самим собой. Он понимал весь комизм своих действий. Но что было делать? Да, он ходил на «биржу». Но первая же старуха, к которой он обратился со своей просьбой, оглядела его с головы до ног, словно раздела догола и так, голому, при всем честном народе и объявила: «А вы, молодой человек, свои амурные дела могли бы устраивать и без моего участия. Надо понимать людей и видеть, к кому и зачем можно, а к кому и нельзя обращаться…» Что такое было в его облике, что так выдавало его, разбираться он не стал.

Но любви хотелось. Он привык к ней, как к пище, которую надо принимать в определенные часы.

«Послушай, — сказал он как-то после сообщения о якобы очередном провале (тут он просто врал, потому что, как это ни парадоксально, но он вообще прекратил поиски квартиры). — Жаль, такой вариант лопнул… Он был бесподобен».

«А где?» — спросила она его упавшим голосом.

«Да что теперь об этом… — оборвал он ее, потому что переходил к главному. — Слушай, ты ведь живешь у подружек, да? — И, не дожидаясь ответа, воровато оглянувшись, прикрыв рукой телефонную трубку, проговорил шепотом: — Ну, как ты не понимаешь, может же кто-нибудь из них в этот вечер где-то там… такое… ну переночевать, что ли? Ну, ночуешь же ты где-то, ну, в общем, ты понимаешь меня. Или пусть на худой конец погуляет там… Я не знаю — ну час, ну два… Ну хватит же нам с тобой… Ты слышишь меня, дорогая?..».

Она молчала.

«Ну должны же мы как-то устроить наши дела. Так же не может все это продолжаться. Мы же — живые люди. Ты слышишь меня?»

Она слушала его молча, потому что никому из подруг не говорила, что ночует на вокзалах. Но она даже в таком своем положении, по-прежнему желая угодить ему, пообещала «договориться».

Еще не зная к кому, она пошла к какой-то несуществующей теперь подруге (они были в ее жизни два года назад — до него). «Раз он так просит, раз ему этого так хочется…» Но тут она поймала себя на мысли, что отложила бы свидание на другой раз. И хотя она попыталась подавить в себе это первое в ее жизни робкое сопротивление, потому что, как и прежде, его желание было для нее превыше всего на свете, оно не слушалось ее, разрасталось в ее душе, порождая еще не изведанное ею чувство свободы, за которым распахивались двери в какой-то новый для нее, непонятный, но радостный, полный жизни мир.

— Гляди, не уведи жениха, — оглядывал жену Наталью Петр Иванович.

— А если все-таки уведу, — кокетливо спрашивала Наталья, подмигивая своему мужу, — тогда что?

— Что, что… Тогда умру… и все. Всю жизнь в страхе живу, — поворачивая ее за плечи и еще раз оглядывая напоследок — все ли в порядке, — серьезней говорил Петр Иванович, а взглянув на часы, заторопил жену. — Пора, пора тебе, уже опаздываешь.

Они расцеловались. Она пошла к лифту игривой подпрыгивающей походкой. Он стоял в халате у раскрытой двери и завороженно глядел на нее. Двери лифта с шумом распахнулись, и она вошла в яркое световое пятно, выглянула вдруг, показала ему язык («Девчонка…» — сказал он), шумные двери с трудом пережали поток света, на лестнице стало темно.

Потом, как всегда, он высунулся из окна, и хотя уже была поздняя осень и на улице, особенно к вечеру, становилось свежо, помахал ей на прощание рукой, ощущая раскрытой грудью морозную уличную прохладу. Она, оглядываясь по сторонам на редких прохожих, сказала больше сама себе: «Закрывай скорее окно — простудишься», — и, помахав ему в ответ, улыбнувшись, быстро пошла на своих праздничных туфельках по примороженному гулкому асфальту.

…По дороге ей все время казалось, что на нее обращают внимание, и она поднимала выше голову, расправляла плечи, и глаза ее светились радостью. Ей было хорошо в этот осенний вечер одной среди милых чужих людей.

«Чего он уставился?..» — подумала она, поймав на себе взгляд сидевшего напротив нее на полупустой скамье метропоезда немолодого человека с прижимавшейся к его боку и засыпающей прямо на ходу девочкой.

Взял бы на руки, что ли, тоже мне папочка… Ну чего глаза пялит». И потом, когда стояла на лестнице эскалатора и когда спешным шагом — опаздывала! — шла по улице к дому своей подруги, все ей казалось, что на нее смотрят. Оборачивалась и перехватывала на себе мужские взгляды. «Ну точно…»

— О! Наталинка пришла, — восторженно приветствовала ее невеста, принимая из рук первой гостьи подарок — набор дефицитной косметики. — Ой, Гриня, — крикнула она на кухню, — ты только посмотри, какая прелесть! О-о-й… — и она запрыгала счастливая. — Ну, проходите, проходите… Мы так вам рады. Проходите, садитесь тут, пока почитайте что-нибудь. Вот Гриня переехал к нам и привез свои книжки — вон их сколько! — И она обвела по стенам рукой: на самодельных аккуратных стеллажах красовалось множество книг.

— Да, ты теперь вдвойне счастливая, — говорила Наталья улыбающейся невесте, — и муж, и библиотека.

— Ну так вот, Наталинка, — прощебетала невеста, — посидите тут, а я на кухню, скоро гости придут. Они вечно опаздывают у меня…

Наталья осталась одна в комнате. Она подошла к полкам, рассеянно поглядела на корешки молчаливых книг, погладила их рукой — старинные, в золотых тисненых буквах. Но сегодня у нее другой настрой, и она поискала глазами зеркало. Его не оказалось, и она, на цыпочках, осторожно прошла из комнаты в переднюю, где на стене в овале, окаймленном витым коричневатым металлом, увидела свое счастливое лицо. Неожиданная эта встреча с собой еще больше обрадовала и позабавила ее, потому что увидеть себя ТАКОЙ, не подготовившись, как бы невзначай, было особенно приятно. Но все-таки, приглядевшись к отражению, она нашла кое-какие незначительные изъяны — только ей одной заметные — и быстро устранила их — тут погладила, там подоткнула, послюнявив кончик пальца, провела им по краешкам губ…