Станислав Вторушин - Такое короткое лето

Я проводил автобус взглядом, закинул сумку на плечо и направился по старой, давно не езженной, кое-где запорошенной осыпавшейся хвоей дороге. Она отвлекала от тяжелых мыслей. Дорога шла через редкий чистый сосновый лес. В таких местах обычно растут белые грибы, но здесь их не было. Может быть они уже отошли, а может быть их пора еще не наступила. Воздух был прозрачным и чистым, наполненным таинственной тишиной. Она никогда не бывает вечной и у меня возникло чувство, что сейчас должно что-то произойти. Прошагав еще несколько минут, я вдруг увидел сквозь сосны бесконечную блестящую поверхность, словно за ними находилось огромное зеркало. Я сначала оторопел, не понимая, что это, но тут же догадался: Байкал. Дорога вывела меня на берег. Я остановился, чтобы получше рассмотреть священное море, нашу национальную легенду.

Байкал уходил за горизонт, покачиваясь и дыша, словно живое существо. Похожие на мускулы волны играли на солнце золотистыми лучами и слепили глаза. Далеко справа в еле видимой голубоватой дымке прямо из воды поднимались горы. В километре от меня виднелись выбежавшие на самый берег и остановившиеся в изумлении от увиденного деревянные избы. Очевидно это и была Сосновка. Неторопливая байкальская волна, облизывая гальки, медленно накатывалась на берег и с недовольным шипением отходила назад.

Я подошел к кромке Байкала. Он был настолько чист, что даже на метровой глубине можно было рассмотреть золотистые песчинки. Вслед за откатывающейся волной я шагнул на мокрый песок, зачерпнул пригоршню воды, плеснул в лицо. Она была холодной и свежей, как родниковая.

Где-то далеко залаяла собака. Я торопливо вскинул голову, вышел на дорогу и направился к деревне. У первого же дома встретил старушку, снимавшую с ограды сушившуюся на штакетине кринку. Я спросил ее, в каком доме живут Мещеряковы. Прижав обеими руками кринку к груди, старушка несколько мгновений молча разглядывала меня, потом спросила:

— Тебе кого из Мещеряковых надо?

— Машу, — ответил я, ощущая под сердцем легкий холодок. Поэтому торопливо добавил: — Она здесь?

— Да уж третий день живет. — Старушка снова оглядела меня с ног до головы. — А ты из Москвы?

— Из Москвы, бабушка, — сказал я, чувствуя, что меня начинает бить радостная дрожь. — Так где живут Мещеряковы?

— Вон, через два дома. — Она показала рукой в сторону большого, рубленого из толстых, почерневших от времени бревен, дома. — Ты там осторожнее, — предупредила старушка. — У них кобель шибко озорной. Варнак варнаком.

До Машиного дома я добежал бегом. Распахнул калитку. Из будки, гремя цепью, выскочила небольшая черная собачонка. Оскалив пасть и исходя от ярости неистовым лаем, она кинулась на меня. Но цепь была короткой и собака не доставала до дорожки, ведущей от калитки к крыльцу. Я ступил в ограду, через некоторое время словно после долгого раздумья, дверь дома отворилась и на крыльце появилась Маша. Она не могла поверить, что перед ней стоял я. Молча сойдя с крыльца, Маша замерла на месте. Я подбежал, схватил ее на руки, прижал к себе и начал целовать в лицо. И только потом увидел, что на крыльце стоят высокий седой старик и пожилая сухонькая женщина в переднике и белом платке. Они молча смотрели на нас. Я осторожно опустил Машу на землю и повернулся к старикам.

— Деда, это Иван. Я вам о нем говорила, — пряча извиняющуюся улыбку, сказала Маша и, взяв меня за руку, повела к крыльцу.

Кобель перестал лаять, сел у будки и внимательно наблюдал за нами. Старики молча посторонились, пропуская нас в дом.

— Ты когда прилетел? — спросила Маша поразившим меня тихим, глухим голосом.

— Вчера, — сказал я, глядя на нее.

Мне показалось, что она стала еще красивее. Ее лицо горело легким румянцем, глаза странно блестели. Она все еще не могла прийти в себя от моего приезда.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил я, стараясь прочитать ответ в ее немного растерянных глазах. Взгляд для меня сейчас был важнее слов.

— А что? — Маша внимательно посмотрела на меня.

— Ольга сказала, что ты полетела к знакомому врачу…

— Ольга?.. Я ей ничего на говорила.

Она посадила меня на стул у стола, старики сели напротив. До сих пор они не проронили ни слова. Первой не выдержала старуха.

— На максимихинском автобусе приехали? — спросила она, потирая правой ладонью пальцы левой руки.

— Да, — сказал я. — Плохо, что он ходит не каждый день.

— Нам хватает, — заметил старик казенным голосом. Они явно не знали, как себя вести.

— Чего вы человека допрашиваете? — сердито сказала Маша. — Гостя с дороги кормить надо.

Старики пропустили ее слова мимо ушей. Старуха вытерла концом платка сухие, шершавые губы, спросила:

— И надолго к нам?

— А вот заберу ее, — я кивнул на Машу, — и поеду.

— Это как заберешь? — сразу переходя на «ты», спросила старуха. — В ЗАГС что ли поедете?

— В церковь, — сказал я.

— Ладно спрашивать, — осадил жену старик. — Видишь, балаган разыгрывает. Они сейчас все ушлые. Накрывай на стол, да баню топи. Потом поговорим.

Старуха поставила на стол жареные грибы с картошкой, кружку молока, положила несколько больших ломтей домашнего хлеба. Маша села рядом, пододвинула мне тарелку и сказала:

— Ешь.

Я еще в дороге почувствовал голод, но сейчас он прошел. Однако съел все, что дали, поблагодарил хозяев и встал из-за стола. Маша встала вместе со мной.

— Если вы не против, мы прогуляемся по берегу, — сказал я, обратившись к старику.

Он промолчал. Мы вышли на улицу. Собака лежала в будке, высунув из нее морду. Увидев нас, она лишь скосила глаза, но позы менять не стала. Значит, приняла меня за своего.

Байкальская волна все так же лизала гальку, с шипеньем откатываясь назад. Мы спустились к самой кромке воды и пошли по хрустящим в крупном песке камушкам. Еще в Москве я думал о том, какой скандал закачу Маше, прилетев на Байкал. Она должна понять, что там, где речь идет о нас двоих, мы должны решать все вместе. Но от одного звука ее голоса все гневные слова вылетели из головы. Я готов был стиснуть ее в объятиях и, прижав к груди, целовать, целовать, целовать. Я не ощущал себя, не чувствовал своего сердца. Вместо него была Маша. Она заменила собой весь остальной мир. Обняв Машу, я уткнулся лицом в ее волосы, сразу оцепенев на несколько мгновений, потом спросил:

— Почему ты убежала? Тебе надо было попасть еще и в здешнюю больницу? — У меня не выходили из головы Ольгины слова о том, что Маша беременна.

— Зачем? — Маша пожала плечами и, опустив голову, потянула меня дальше по берегу.

— Значит надо возвращаться в Москву, — твердо сказал я.

Она остановилась и ковырнула носком туфли серую отшлифованную гальку. Затем подняла голову и сказала: