Сергей Чевгун - ...И больше - ничего

И опять я скажу: "Это память, конечно же, память!
На черта тебе то, что прошло по земле без следа?
Надо к берегу плыть, надо всё, как и было, оставить,
Пусть горит надо мной не упавшая в реку звезда!",

Я ударю опять, я ударю, чтоб не было страшно.
"Не смотри в глубину!" — донесётся ко мне издаля.
"Не смотри в глубину! — повторят часовыена башне,
"Не смотри в глубину!" — прозвучит повеленье Кремля.

Я закрою глаза. Я подумаю: "В кои-то веки,
Ты, нечистая сила, поэта берёшь на гу-гу!"
И назад оглянусь, и скажу: "Поднимите мне веки!
Я желаю узнать, что таится в сакральном кругу".

Вот, казалось бы, дом. И беда нам с тобою не горе.
Но померк горизонт, и растаял последний наш шанс.
И разверзлась река, разошлась, как библейское море,
Разошлась, словно рана, как совесть в ночи, разошлась.

Я увидел, и вздрогнул, но лопнуло верное стремя,
Обезумевший конь запропал среди сопок и туч.
Предо мною река в темноте проходила, как время,
И в неё полумесяц входил, как утерянный ключ.

Там, в раскрытой реке, как в огромной божественной пасти,
Содрогались столетья, и вечно, теряясь во мгле,
Плыл Осирис в гробу, и Руслан распадался на части,
И богиня Исида, как нищенка, шла по земле.
Там воскресший простор был до капельки весь благосенный,
Видел я за межой всё, что было со мною допреж:
Там любил Клеопатру в сентябрь обращённый Есенин,
Там Ассоль проходила по палубе алых надежд.

Там кричал Алконост, мчались белые кони, и втымеж
Плыл Перун по рекевслед за грустным Троянским конём.
Там светился во тьме под водою не сгинувший Китеж,
Там во сне Лукоморья я был и водой и огнём.

Там цвела куманика, свиваясь в ночи с курослепом,
Под распыл росинца выходили лембой и лембей,
Там легко и свежо уживались под богом, под небом
Красный ворон, и гриф, и высокий изгиб лебедей.

Там стояли селенья, там в круг выходила плясея,
Там Илья и Добрыня вином наполняли корец,
Там ждала Ариадна пропавшего где-то Персея,
Там всю ночь Прометею расковывал перси кузнец.

Там был мир молодым, с молодою ядрёной закваской,
Там по красным пескам уходил в небеса караван.
И стоял Соломон над уснувшей царицею Савской,
И сияющий храм имужевозводил Ариман.

Там народ проживал, не боящийся Бога и беса,
Там заветную жизнь не пустили ещё под откос.
Там наш домик стоял не у самого тёмного леса,
А на том берегу, где ещё не родился Христос.

Ты на берег пришла, ты стояла молясь и ругаясь,
И стояла судьба, проверяя весь мир на излом.
"Так входи же в меня! — говорила река, задыхаясь, —
Чтоб концы и начала связать неразрывным узлом!"

И стонала река. И звала нас к себе, и хотела,
Чтобы сгинул, простыл, чтоб рассыпался вечный покой.
И тогда ты топор занеслана пречистое тело,
И закрылась река, и опять оказалась Рекой.
Я как вор, словно ворбыл застигнут таким оборотом,
Мне тщету и ничтожность душа, отлетев, нарекла.
А река как река пропадала за тем поворотом,
Где уже никого, никого не спасала река.,

И опять мы вдвоём, и растут, как долги, наши дети,
Лает пёс на дворе, дровосек до портвейна охоч…
И стоят на реке никому не заметные сети,
Для меня, для тебя, для Исиды, Ясона, и проч.

Ночь легла, как плита. Над рекою упала завеса,
Это был не туман, а надежды раскрошенный мел.
Лось стоял у воды и кричал, и глазами Велеса
На Реку, на меня и на жуткую землю глядел.

От планеты людей пахло кровью и потом прогоркло,
Словно всполох, горел над пожарищем крик петухов.
И стояла в Реке, и кричала во тьму Златогорка,
И священные рощи к себе призывали волхвов.

Птица Сирин кричала, дубам умирающим вторя,
А под ней города говорили на мёртвом арго.
И чернела Река от великого русского горя,
И качала Река мою лодку с названьем "Арго".

Надо мной, в небесах, больше не было злобного Бога,
Усмехался Тайфун, и качала волна Перуна,
И бежала Река, как песок между пальцев Сварога,
И за Круглым столом задыхалась от счастья зурна.

Я ударил веслом в глубину отреченья и рока,
Я прошёл по воде под гремучею аркой моста…
И хранила Река неизбывную тайну истока,
И манила меня дальше веры и дальше креста.

Вспоминая свой дом и жену на мостках, я держался,
Но когда поднялась несусветная дрожь над водой,
Я склонился во тьму, я губами к былому прижался,
И скользнул в глубину за утопленной нами звездой. (11)