Сергей Чевгун - Мои пятнадцать редакторов (часть 2-я)

Материал был напечатан. Он "выстрелил", как говорят журналисты. Ударная волна отразилась от обкома партии — и вернулась в Ноглики, покачивая на гребне проверяющих из облизбиркома. А экс-кандидат Ермаков ещё и растиражировал материал на принте — и развесил его от Ноглик до самых окраин, включая сюда Корсаков, Холмск и Южно-Сахалинск.

В начале августа мне позвонил редактор В. Сорочан:

— Берём вас собственным корреспондентом по Ногликскому району. Вы согласны?

Ещё бы я был не согласен! Работать собкором областной газеты — заветная мечта любого районного журналиста. Ты знаешь район, знаком со многими людьми. А вот подчиняешься ты уже не местной власти, а областной. В журналистской иерархии это всё равно что со второго этажа сразу на четвёртый переехать.

Безусловно, я согласился. Поблагодарил. Положил трубку и долго сидел за столом, размышляя, о чём будет мой первый материал в должности собственного корреспондента "Советского Сахалина".

Судьба в очередной раз делала поворот, причём в лучшую сторону. Размышления на тему: "Что делать дальше?.." я оставил на потом. А свою последнюю передачу на районном радио завершил музыкальной вставкой из Газманова:

Газманов как в воду глядел: ни на радио, ни в районную газету я больше не вернулся. Там всё пошло своим чередом. В начале 90-х Комаричева из редакторов перевели в заведующие отделом промышленности. До сих пор он много пишет и всё написанное публикует. И правильно делает: не стоит от гонораров отказываться. После Комаричева лет пятнадцать газетой руководил бывший ответственный секретарь А. Кузнецов. А когда он вышел на пенсию и уехал к себе в Александровск-Сахалинский, редактором стала Л. Панченко. Журналистка Н. Новицкая переехала в Южно-Сахалинск, С. Марков подался к себе в Томск. А где сейчас Л. Бараховская — не знаю.

1.

Работать собкором — не груши в саду околачивать. Зато и нагрузка у собкора не та, что у корреспондента в районной газете. Найдётся время и в командировку съездить, и серьезно над материалом поработать. Правда, и ответственности — вдвое больше: не перед местным читателем за точность фактов, дат и фамилий отвечаешь, а перед областным.

Мой уход в областную газету коллеги из "Знамени труда" восприняли каждый по-своему. Комаричев меня сразу заметно зауважал. Это было приятно. Кравченко не преминула съязвить насчет районного волка в областной шкуре, что тоже неплохо. Кузнецов мой уход никак не отметил: как рисовал свои макеты с вечными "дырками", так и продолжал рисовать. Что же до Бараховской, то к тому времени она уже работала в райкоме партии инструктором и дел со мной по должности не имела. С собкорами областной печати партия традиционно общалась на уровне не ниже руководителя отдела.

Про сотовые телефоны в те времена в газетах ещё не слышали, большой редкостью у журналистов был пейджер — аппарат для приёма текстовых сообщений через посредника-оператора. Событийную информацию мне приходилось передавать в редакцию с переговорного пункта — из кабинки для междугородней связи.

— Как фамилия начальника управления? Не разберу. Продиктуйте по буквам, — кричала мне машинистка Ольга. И я диктовал ей по буквам:

— Тимофей, Анна, Харитон, Тимофей, Анна…

Короче, Тахтаров фамилия у начальника РИТС-2. Чего же здесь непонятного?

Собкоровской сетью в "Советском Сахалине" руководил С. Рязанцев. Мужчиной он был крупным, осанистым, что называется, представительным. К моим материалам относился сдержанно. Чувствовалась старая партийная школа: газетная статья должна быть фактурной и слегка суховатой, дабы придать серьёзность тому, о чём пишет журналист. Иронию, которая часто проскальзывала в моих материалах, Рязанцев безжалостно вычеркивал: как говорится, от греха подальше. Зато ответственный секретарь А. Лашкаев с первой же встречи решительно направил моё перо в нужную сторону.

— Мы сатирическую страницу выпускаем, "Краб" называется. Да ты, наверное, знаешь, читал, — говорил Лашкаев. — Выпускать-то выпускаем, но редко: материалов у нас всего на одну клешню. Ты если что-нибудь там у себя в районе смешное найдешь, мне присылай. Опубликуем!

По натуре человек общительный, не лишённый чувства юмора, Лашкаев мне приглянулся. Мы подружились, хотя разница в возрасте у нас была большая — пятнадцать лет. Не раз сиживали за столом, обсуждали разные темы. Это было полезно: у Лашкаева был немалый газетный опыт. Пробовал ответсек писать и юмористические рассказы, что-то даже опубликовал в журнале "Дальний Восток".

В отличие от Лашкаева, человека достаточно сдержанного, журналист В. Гвоздиков скрывать своих эмоций не умел. В газете он специализировался в основном на критических материалах: уличал нечестных граждан и выводил их на чистую воду, выискивал нелицеприятные факты и комментировал их на газетной полосе. Писал, например, о чиновниках, наладившихся ездить за рубеж на казённый счет. "А на какие шиши? — спрашивал корреспондент, и цитировал доперестроечного Райкина: — Рекбус, кроксворд!" Редактор морщился над стилевой безвкусицей, но печатал.

Известно, что градация запретов на информацию весьма широка: от расплывчатого "частная жизнь" до расстрельного "Документ особой важности". Расследования Гвоздикова дальше грифа "Для служебного пользования" обычно не распространялись. Но и этого было достаточно, чтобы очередной материал корреспондента был у области на слуху.

Специальный корреспондент В. Каликинский вел сугубо криминальную тему. Одно время даже носил в наплечной кобуре газовый пистолет — не иначе, чтобы отстреливаться от организованной преступности. Впрочем, покушение на журналиста постоянно откладывалось. Каликинский не унывал и продолжал публиковать свои материалы, густо уснащая их жуткими подробностями. Фактуру Каликинский брал из старых уголовных дел, по которым приговор уже вступил в законную силу. Но попадалась и более свежая информация. Об этом читатель узнавал, добравшись до завершающих строчек очередного материала: "Следствие завершено, дело передано в суд".

В середине "нулевых" Каликинский оставил криминальную журналистику, снял ставшую ненужной кобуру и взялся за историческую прозу. Издал роман на 900 страниц и стал писателем. О чём пишет Каликинский? А о чём может писать литератор на Сахалине? Ну, конечно же, о каторге! Правда, до Каликинского о ней уже успели написать А.Чехов, В. Дорошевич и В. Пикуль, но большой беды в этом нет. Зато есть с чем сравнить, есть из чего покупателю подешевле каторгу выбрать.

Работал в газете ещё один Валера — Кульбаков, и тоже не без таланта штатного разоблачителя. В начале 90-х стало модно браться за темы, прежде закрытые для журналистов, и публиковать материалы с продолжением, привлекая подписчиков. Кульбаков публиковал продолжения примерно раз в неделю. "Путаны", "кидалы", "бомбилы", "беспредельщики" чувствовали себя в Валериных материалах как у себя дома. Знаток столичного "дна" Гиляревский скромно отдыхал. Столь красочные подробности не снились даже дяде Гиляю.