Сергей Чевгун - Мои пятнадцать редакторов (часть 2-я)

Старший Топорков писал в стиле Лашкаева маленькие смешные заметки из областной жизни. Младший развлекал читателя шутливыми стихотворениями в духе поэта Плотникова. А средний брат размахнулся на цикл юморесок "Всё — первое". Из "Краба" в "Краб" публиковались мини-рассказы из этого цикла: "Моё первое предпринимательство", "Моя первая приватизация", "Моя первая маёвка…"

После сатирических рассказов, повестей, романа писать за Топоркова было легко. Мой литературный братец постоянно иронизировал, иногда в его рассказах проскальзывал и сарказм. Сюжеты строились на гротеске. Необходимый материал предоставляла сама жизнь. В ней было вдоволь всего: безудержного вранья, фантастического домысла, невероятного нахальства…

Помню, как обиделся заведующий сельхозотделом Ф. Шамазов, прочитав в газете "Моё первое фермерство". На то была своя причина. Фердалис активно поддерживал в газете голландцев, приехавших на Сахалин внедрять технологию выращивания картофеля. Размышления Топоркова о голландском ноу-хау — специальных завязках для мешков, без которых на Сахалине картошку не вырастить, привели Шамазова в состояние, близкое к критическому.

— Что это за топорковщину вы в газете развели? — бушевал Шамазов в кабинете у Лашкаева. — Причём здесь завязки для мешков? Какие могут быть шутки с иностранными партнёрами?

Гораздо сдержанней вела себя после публикации юморески "Моя первая приватизация" корреспондент Т. Вышковская. Здесь тоже не обошлось без маленького скелета в шкафу: параллельно с журналистикой Татьяна пробовала себя в гостиничном бизнесе. На приватизацию бывшей госсобственности Топорков смотрел явно не глазами бизнес-вумэн. Впрочем, до битья посуды в кабинете Лашкаева дело не дошло: не интеллигентно.

"Топорковщина" продолжалась примерно полгода. Журналистскую мистификацию можно было бы продолжать и дальше, благо тем было много, и каждая — актуальней не придумаешь. Однако в конце 93-го братья Топорковы из газеты исчезли. Их просто не стали печатать. Зарубили идею на корню. Полагаю, не без участия С. Рязанцева, который всегда относился к иронии как к чему-то недопустимому в газете. А может, дело в чём-то другом, не знаю.

Свою последнюю, двенадцатую по счету, публикацию из цикла "Всё — первое" я назвал, исходя из ситуации: "Мой первый последний Новый год".

Год 94-й и в самом деле стал для меня последним годом пребывания на Сахалине. Об этом можно рассказать подробно, а можно и опустить. Не я первый приехал на остров, не я последний его и покинул. До меня в областной газете успели поработать десятки журналистов; уже при мне или вскоре после меня уехали на материк А. Бутяков, М. Войнилович, Ф. Шамазов…

Через десять лет я встретился с Сорочаном в Москве на одном творческом семинаре. За те годы, что мы не виделись, он мало изменился, по крайней мере, внешне. Думаю, что и по характеру — тоже.

Сорочан — сильный редактор. Он сумел удержать газету в трудные девяностые и не потерять при этом своё лицо. Чего это стоило, я понял много позже, когда и сам стал редактировать региональное издание. Жаль, что в столичной суете на хороший разговор не хватило времени.

Тогда же, в Москве, Сорочан попросил меня написать строчек триста в юбилейный номер "Советского Сахалина": 1 мая 05 года газете исполнялось 80 лет. Триста строчек я написал, а юбилейный номер мне прислали по почте.

Совершенно не представляю, что написать к 100-летию газеты. Впрочем, время подумать над этим ещё есть. А к 90-летию "Советского Сахалина", пожалуй, хватит и этой главы. Она несколько великовата, но это ничего: если надо, ответственный секретарь её сократит. А возможно, и отредактирует.

Хотя, я думаю, в этом нет никакого смысла.

Можно сократить повесть. Можно отредактировать роман. Даже Историю можно переписать, было бы желание.

Вот только то, что ты прожил, продумал, прочувствовал — не перепишешь и не сократишь. И судьбу — не отредактируешь, даже если и захочешь…

(Конец 2-й части)

Евгений Николаевич Замятин (1947–1993 гг.) — сахалинский поэт, издал около десяти поэтических сборников — "Одолень", "Перекаты" "Рунный ход" и др.

Сейчас уже мало кто помнит историю о том, как в январе 60-го баржу с военнослужащими Зиганшиным, Крючковским, Поплавским и Федотовым штормом унесло в Тихий океан. Баржа дрейфовала 49 суток. Чтобы не умереть с голоду, приходилось варить и есть кожаные ремни, даже кирзовые сапоги. Чудом все четверо остались живы. Унесённых штормом спасли американские моряки. На Родине четверых парней встречали как национальных героев.

Анатолий Владимирович Жигулин (1930–2000 гг.) — русский советский поэт, автор многочисленных поэтических сборников и автобиографического романа "Чёрный камень". В 70–80 годы руководил творческим семинаром в Литературном институте им. А.М. Горького.

Валерий Гордеевич Балюк (1954–1995 гг.) — сахалинский поэт, автор поэтических сборников "На полустанке ветровом", "Глубинный голод", "Кровные узы".