Андрей Демидов - Золотая лоция

– Это торговые ладьи! – облегчённо крикнул с кормы Гельга, прервав рассказ Рагдая.

Солнце уже скрылось за утёсами Ютландии, последними лучами подсвечивая туман и низкие облака, ставшие пурпурными, словно там за Фризским морем горели Армарика и Шотландия. Со стороны Змеиного острова медленно шли на вёслах и под парусами, с трудом ловя в них почти встречный ветер, две небольшие ладьи.

– Держи на них, Гельга. Узнаем, откуда они плывут и куда. – Вишена наступил на колено тут же проснувшегося Вольквина и приказал ему: – Буди всех, пусть только торговцы посмеют не остановиться и не рассказать нам всё, что знают.

– Даны? – Вольквин пошатываясь подобрался к борту и уставился в сизые сумерки.

– Нет, торговцы. Скорее всего, фризы или сирийцы, – отозвался с другого борта Свивельд, зачем-то надевая шлем. – Будем захватывать? – Он присел и принялся расталкивать Овара и Торна.

– Нет. Только говорить. Но надо быть настороже в этих местах, клянусь Фрейей, – ответил Вишена и повернулся к Рагдаю: – Продолжай про монаха. Я пока ничего не понимаю.

– Слушай. Эгидия убили за день до того, как мы решили отплыть из Константинополя, – сказал Рагдай, наблюдая, как варяги просыпаются, тянутся хрустя костями, пьют воду из бочки, ныряя туда с головой, а Торн, кряхтя, усаживаясь на борт, свешивает задницу над водой и, блаженно улыбаясь, справляет нужду.

– Мы были в толпе у ипподрома. Ждали начало скачек, на которые должен был приехать сам император. Скачки, Вишена, – это когда лошадей впрягают в лёгкие двухколёсные повозки и они мчатся наперегонки. Тот, кто приходит первым, получает славу и золото. Собралось столько людей! Ромеи, сирийцы, иудеи, склавены, тюркуты… Там был весь мир! Ждали, что император будет бросать серебряные монеты. Кого увидел в толпе Эгидий, я не знаю. Он побежал, что-то крича… Было шумно… Когда проехал император, монах лежал, весь в крови от ударов ножа. Никого рядом не было. Он только шепнул: «Уходите… Они убьют и вас…» Со мной был Креп. Он поднял Эгидия на плечо и понёс. У городских терм я увидел, что за нами идут трое в тёмных одеждах. Пришлось лезть на акведук и идти по колено в воде, а потом спуститься под землю. Они не отставали. Но мы перехитрили их, спрятавшись в развалинах.

Эгидий умирал. У него было семь ран на груди и животе, он истекал кровью и пеной. Клянусь небом, это была страшная смерть. Мучилось его тело, и мучился его дух. Он шептал: «Рагдай, я не люблю тебя, я презираю людей, я ненавижу папу Григория, его золото и его убийц. А больше всего – епископа Бэду. Это он правит той тайной канцелярией, перед которой квесторы Калигулы – просто младенцы. Их люди везде. Они убивают…»

– Зачем ты мне всё это говоришь? – Вишена недоумённо пожал плечами. – Один Всемогущий! У меня в голове брюквенная каша. Ты устал, Рагдай. Выспись, но потом, когда расспросим торговцев. Пусть тебе приснится Один, дарящий кольца. – Конунг поставил ногу на борт и принял величественную позу, его хорошо было видно с торговых ладей, которые подошли уже совсем близко.

– Хорошо, – сказал Рагдай, поморщившись от резкого звука рога и крика Свивельда:

– Эй, вы, на ладьях! Вёсла из воды! С вами будет разговаривать конунг Вишена из Страйборга!

Рагдай сел на борт рядом с Крепом:

– Наш Вишена идёт за несметными богатствами, ведёт за собой людей и даже не хочет слушать, чьи эти богатства, где они лежат и с чем ему предстоит столкнуться. Клянусь небом, мне кажется, он теперь совсем другой.

– Нет, кудесник, он тот же Вишена, что был и три лета тому назад, в Тёмной Земле. Ты просто отвык от него, – ответил Креп и, подняв глаза к небу, добавил: – Я плохо знаю мореходство, но мне кажется, ветер прибавляет слишком быстро.

Рагдай оглядел низкие, плотные облака, выползающие из-за скалистых утёсов Зеландии, подставил лицо холодному ветру, прижал ладонью покатившееся от борта к борту берестяное ведёрко с рыбьей шелухой и вздохнул:

– Да, похоже, ты прав, шторм неминуем.

Тем временем купеческие ладьи оказались совсем рядом. Подняв вёсла вертикально и развернув паруса вдоль ветра, они сразу остановились. Тюки с товаром, укрытым рогожей, оставляли место лишь для гребцов и нескольких воинов на носу и корме. Балахоны, отливающие золотой нитью, чёрные бороды, шапки, похожие на перевёрнутые вёдра, украшенные цветастой тесьмой, длинные изогнутые ножи за накрученными поясами выдавали в них сирийцев.

– Да хранит вас Господь! – крикнул один из них по-ромейски, поднимая ладони к небу.

Остальные тем временем вынимали из-под рогожи короткие луки, гребцы выставляли вдоль борта прямоугольные щиты, не складывая, однако, вёсел, готовые в любой момент снова бросить их в воду и пуститься в бегство, ибо намерения норманнского конунга были им не ясны.

– Я торговец Туриот из Хасини! – крикнул один из сирийцев. – Везу оливковое масло, перец, ладан, ткани и вино из Газы. Иду в Тенненберг. Чем я могу услужить славному воину?

Вишена обернулся, выискивая глазами Ацура:

– Что он говорит? – и, пока Ацур переводил сказанное, продолжал внимательно осматривать свою ладью, пока наконец не заметил за клетями с курами нечто бесформенное, завёрнутое в шкуру. – Ага, вот он где, этот Ладри. Ну-ка, иди сюда. Иди, я вижу тебя! А ты, Ацур, спроси торговца, были ли они в Шванганге и кто теперь сидит в устье Лабы.

Пока Ацур с трудом объяснялся с сирийцами, пока Ладри бледнел от мысли, что Вишена сейчас его пересадит к этим чернобородым торговцам и отправит в Тенненберг как груз или, ещё хуже как раба, пока Рагдай и Креп убеждали конунга не отсылать мальчика, стемнело окончательно.

Звёзды, проступившие над проливом, тут же исчезли за пологом плотно сомкнутых облаков. С юго-запада навалился упругий ветер, ударил в борт, заставил Гельгу повиснуть животом на кормиле, удерживая ладью от разворота. Ингвар, Эйнар и ещё двое сноровисто освободили концы паруса и завели его вдоль ветра, чтоб уменьшить давление на громадное полотнище. Затем они принялись затягивать его на перекладину мачты, на которую уже взгромоздился Свивельд, готовый подвязывать парус.

Истошно завопили сирийцы, их ладьи опасно сблизились, то вразнобой, то одновременно качаясь на водяных холмах.

Чтобы избежать столкновения, им пришлось упираться вёслами в борта и отталкиваться друг от друга, пока не были убраны паруса и кормчие, получив подмогу, не смогли снова управляться с грузными судами. Вместо прощания они запели молитву, больше похожую на заклинание, чем привели в бешенство Гельгу.

– Не мешайте Одина со своими проходимцами, серомордые! Ты слышал, Рагдай, Одину больше делать нечего, как спасать сирийцев от бури!

Рагдай хмыкнул и похлопал по плечу Ладри, который до этого прятался за его спиной. Мальчик был единственным, кто обрадовался начинающейся буре. Теперь уже нельзя было отправить его с торговцами в Тенненберг.