Макс Фрай - Вся эта кухня

Впечатляющее горячее . Это же – помнишь? – называлось «горячее» – курица из духовки. О «горячем» торжественно объявляли заранее и даже меняли тарелки на чистые, чтобы начать трапезу как бы с нуля.

Вообще у нас дома праздничная еда всегда предполагала три перемены блюд. Строго по расписанию. Сперва так называемые холодные закуски – все вот эти салаты, соления, нарезанные сыры-колбасы, холодец, селедка, копченая скумбрия и прочее. Которыми, собственно, все и наедались под завязку. А потом – упс! – и горячее. Внезапно. Все его ждали, никто к нему уже не готов.

Да! Никто уже ничего не хочет, а тут горячее принесли. У нас дома это всегда было мясо под майонезом, с луком и перцем горошком – ну, я уже жаловалась тебе.

Засада, да.

А у нас дома было два основных варианта «горячего» – или пресловутая курица всего с двумя ногами, или так называемое «афганское». То есть жаркое по-афгански. Чаще оно.

А что это?

Это «афганское» было какое-то ритуальное блюдо. Во-первых, его готовили только мужчины. С суровыми лицами такие – вон из кухни все. Поэтому я могу рассказать только очень примерно: меня выгоняли из кухни вместе со всеми, дети суровым мужчинам были там не нужны.

Суровые мужчины брали огромный «чугун» (он же «казан»). Туда слоями клали картошку-морковку-лук-мясо. Последовательности слоев я не помню. И это все очень долго пекли в духовке. Ясное дело, с пряностями – но какие тогда были пряности? Черный и красный перец, да лавровый лист. Иногда пакетик грузинской приправы «Хмели-сунели», ее на радостях сыпали во все, кроме компота. Но «Хмели-сунели» была не всегда.

Последовательность понятна – картошку вниз, лук на мясо, морковку куда-нибудь еще. Слушай, звучит очень вкусно. А как резали – кусочками или пластинками?

Резали кругляшами. Довольно крупными. То есть и картошку, и морковку, и лук просто поперек. А мясо – сравнительно небольшими условно квадратными кусочками. Хотя иногда мужчины уходили в супрематический отрыв и швыряли мясо в казан крупными кусками. Или вообще кусками разных размеров, с костями и без. Но такое разнузданное поведение совершенно не влияло на результат. Жаркое неизменно получалось божественно вкусным. Только, как по мне, слишком жирным. Не знаю, то ли масла они в казан много лили, то ли брали очень жирное мясо, и сало в процессе вытапливалось.

Класс. Надо такое в мультиварке зафигачить. Если взять свиной бок, будет вкусно и нежирно. Но слушай, это же фактически «мясо в горшочках», только один большой горшок.

Думаю, мужики его делали, потому что казан очень тяжелый. Не бабское, значит, занятие. Не зазорно возиться с такой серьезной едой.

Почему-то еда в казане особенно вкусная получается, черт его знает почему.

И представляешь, как было обидно: еда-то вкусная, а есть ее никаких сил уже нет.

В детстве меня это очень расстраивало: столько вкусного, столько хочется еще съесть, а ведь еще и торт купили, а до него если и доползешь, то уже полунеживым – ну и на фига это? А потом, когда я начала помогать маме готовить, оказалось, что до этого еще надо страшнейшим образом упахаться. Ну правда: столько еды приготовить, а до того добыть все нужные продукты – это сверхзадача. И торт на следующий день был уже не таким свежим, как в тот вечер, когда его купили, и уже никто не смог.

Хо-хо – «купили»! У нас дома торт всегда пекли. Покупной торт покрыл бы мою бедную маму вечным позором. Нафсигда.

У нас, к счастью, торты печь не умели. А то было бы еще обиднее.

Впрочем, иногда некоторые гости приходили с дополнительными магазинными тортиками.

Безумцы!

Ситуацию спасал только мой папа, который с удовольствием ел вообще все. Он считал, что людям будет обидно, если он не отъест от их подарка хотя бы кусочек. И благородно отъедал. А так-то конкуренцию с домашним тортом магазинные, понятно, не выдерживали.

Блин. Если еще и торт к празднику печь – это же вообще ухандокаешься в хлам.

Так именно это и требовалось. Иначе какая ты вообще хозяйка.

При этом уже даже в журнале «Крестьянка» в те годы писали: лучшее, что вы можете сделать для новогоднего праздника, – встретить его свежей, так что отдохните, поспите днем… Другое дело, что в условиях дефицита и рабочего дня 31 декабря это звучало как насмешка.

Завалиться отдыхать среди дня перед праздником для мамы было немыслимо. Какое там лечь, даже присесть на пару минут нельзя! Она же из немецкой семьи. Из очень небогатой немецкой семьи, а это отдельный нюанс. Все должно быть как у богачей, только без прислуги. Своими, стало быть, силами. Начиная с вышитых крахмальных салфеток и заканчивая тортами.

У мамы было два фирменных торта – «Наполеон» и маковый. Первый мне очень нравился, второй гораздо меньше. И было чрезвычайно волнительно гадать, что она испечет на очередной праздник. Повлиять на ее выбор можно было только в свой день рождения. На день рождения мне без вопросов делали «Наполеон», а папе – маковый торт, который он очень любил. А на остальные праздники – как сама решит.

Это, конечно, были невообразимые шедевры. Поэтому у нас дома на праздники меньше всего ели «горячее». Закуски пожирали жадно, потому что весь день не ели, «чтобы место было», готовились к празднику, вконец извелись. А на «горячем» вспоминали, куда и зачем пришли. Что будет ТОРТ. Ради которого, собственно, все затевалось. Включая отделение вод от суши, а света от тьмы.

Вот это я очень понимаю. Домашний торт, исполненный умельцем этого дела, – одна из лучших вещей на свете.

Но упахивалась мама, конечно, невообразимо.

Для моих родителей до сих пор готовить праздник – значит упахаться. Причем чем важнее праздник, тем больше надо упахаться. И стол должен аж прямо ломиться, до полного порывания гостей в клочки.

В Новогоднюю ночь мама засыпала сразу после курантов. Тихонько извинялась, шла в спальню и отрубалась прямо в праздничном платье-чехле. Это было только к лучшему, потому что она, как большинство ее товарок по несчастью, вечно упаханных работающих домохозяек, не умела привносить в жизнь радость. И даже просто долго терпеть чужую радость ей было нелегко. В общем, хорошо, что она уходила спать. После этого праздник становился праздником: все сразу оживлялись, голоса звучали веселей. Я только сейчас понимаю, как это было жестоко и несправедливо. Не с нашей стороны, конечно, а в космическом каком-нибудь смысле. Общемировом. Вообще.

Слушай, то, что мама упахалась и спит, это как раз вполне справедливо. Человек наконец-то мог отдохнуть.

Несправедливо, что на радость у нее никогда не хватало сил. Папа был старше ее на семь лет, но вот уж кто умел веселиться. Можно сказать: «легкий, счастливый характер». И это тоже, конечно. Но главное, он никогда так не упахивался. Он принимал какое-то участие в предпраздничной подготовке, но не всерьез работал, а помогал , причем по собственному желанию, иначе никто бы его не заставил. То есть он совершал благородный поступок, а не выполнял рутинную обязанность. Это очень важный нюанс. Штука в том, что благородные поступки прибавляют сил и поднимают настроение даже когда они – физический труд. А исполнение рутинных обязанностей отнимает и силу и радость. Такой вот печальный секрет.