Макс Фрай - Вся эта кухня

У тебя есть еще один гвоздь в гроб старой школы, я знаю: даже рецепты, которые тебе нравятся, ты все равно переделываешь под себя.

Ну да, я все под себя допиливаю. Умела бы я шить, и одежду бы перешивала. Хотя, погоди, я же действительно перешивала! И даже с нуля себе шила. Но это было очень давно.

И у меня когда-то была эта чудесная сверхспособность. На уровне аккуратно обшить старые советские кеды пестрыми лоскутными обрезками, или подогнать под себя синий рабочий комбинезон пятьдесят хрен знает какого размера. Отлично, кстати получалось, но тут как с моим героическим волшебным приготовлением съедобной еды из антиматерии – больше никогда! Шитье для меня тоже про трудные времена.

Вот и у меня. И еще – про отчаянье. Про то, что одежды для меня просто нет.

Твоего тогдашнего размера?

Да, на мой размер можно было купить только какие-то стремные чехлы, в которых я сразу становилась похожа на школьного завуча. Да и вообще такая одежда, как я люблю носить, появилась только в девяностых, а родилась-то я в середине семидесятых…

Погоди, а что появилось в девяностых? В смысле я знаю, что много чего, но что именно тебе приглянулось?

Прежде всего – леггинсы (они тогда лосинами назывались) и балахоны с дикими карманами. Я ужасно люблю, чтобы снизу в обтяжку, а сверху – с припиздью. Ничего такого во времена моей юности было не найти. Пришлось учиться шить самой. И тут, конечно, все Бирюлево узнало, как носить тюбетейки, цветные лампасы и цветастые сарафаны с военными пуговицами.

Слушай, так ты была кутюрье-авангардист? Тюбетейки! Лампасы! Умри, Бирюлево. Новая волна приветствует тебя.

Я еще юбки к джинсам пришивала. И дико страдала, что нельзя шить швами наружу. А потом, увидев уже в конце девяностых новый модный крой – криво-косо-изнанкой-налицо – взвыла от обиды, что мне в юности не хватило смелости так шить.

Так, главное – вовремя остановиться и не написать случайно книжку про моду и стиль. Человечество на нашу книжку про моду и стиль пока не нагрешило.

Ничего, у него есть все шансы.

Ну, если уличных котиков перестанет кормить, тогда и выкатим тяжелую артиллерию. А пока ограничимся предупредительной трепотней про еду, которую мы больше никогда не будем готовить. Хоть ты стреляй.

Вот, кстати, что мне когда-то изумительно удавалось, и чего я делать больше не буду ни на каких условиях, так это торт «Наполеон».

Да ты что! Не могу представить, как ты печешь «Наполеон».

У меня была серьезная мотивация научиться: чтобы, во-первых, «Наполеон» был не только по праздникам. А во-вторых, чтобы ни одна зараза не могла запретить мне тырить горячие коржи. Когда ты повар, можешь сожрать хоть половину – ну, получится торт в два раза ниже положенного размера, невелика беда. Ради этого имело смысл приложить усилия.

Сперва «Наполеон» мы пекли вдвоем с папой, благо он унаследовал тетрадку с мамиными рецептами и никогда ничего не боялся делать сам. А потом уже я без папы. Просто папа не всегда вовремя оказывался под рукой. Ну и отлично все у меня без него получалось. Запороть «Наполеон» мне удалось только один раз, да и то исключительно по вине советской власти, которая коварно подменила настоящее сливочное масло так называемым «бутербродным», в результате чего мой заварной крем накрылся понятно чем. В нем плавали такие странные волоконца, похожие на картинки из учебника биологии: митохондрии, вакуоли, все вот это вот, в тысячекратном увеличении.

И с тех пор ты больше его не печешь?

Нет, что ты. Митохондриями меня не остановить. Тем более, что неудавшийся «Наполеон» мы смели с таким же удовольствием, как все предыдущие и последующие. Просто однажды у меня случилось просветление. После чего в организме обнаружился голос разума и сказал: «Остановись. На что ты гробишь время своей жизни?» Спасибо ему, лучше поздно, чем никогда. Смешно, кстати, что папа меня к изготовлению «Наполеонов» приохотил, он же и отвадил от этого занятия навсегда.

Но как?

Просто однажды он пришел домой и съел готовый «Наполеон». ВЕСЬ. Примерно за полчаса.

ОГО.

А торт при этом еще должен был ночь постоять, чтобы как следует пропитаться. Я прихожу, а папа, сытый и чрезвычайно довольный, говорит: «У тебя “Наполеон” какой-то сухой получился, но ничего страшного, я его уже съел».

Я бы очень расстроилась. Не, ну блин, обидно же!

Да, довольно обидно. Зато в тот момент до меня наконец-то дошло, что никакая еда не стоит угроханных на ее приготовление четырех часов жизни. Вообще никакая! Потому что съедается гораздо быстрей. Тогда у меня родилось золотое правило практичного кулинара: времени на готовку должно уходить не больше, чем на еду.

Отличное правило.

Ну, вскоре оно сменилось еще более золотым правилом: пусть еду готовит кто-нибудь другой, кому это нравится и интересно. А у меня куча дел. Правда, не факт, что этот кто-то другой непременно со мной поделится. Но, кстати, как ни странно, со мной всегда охотно делились едой.

Когда ты сидишь за столом и что-то рассказываешь, их легко понять!

Ну знаешь, тогда со мной было далеко не так интересно, как сейчас. Но меня все равно почему-то кормили все вокруг. И до сих пор кормят, натурально, только успевай уворачиваться. Видимо, в мой организм по ошибке встроен излучатель, как у зайчонка. Такой, чтобы любая бегущая мимо норы чужая зайчиха захотела зайти его покормить. И эта зараза гипнотически воздействует на окружающих, включая тех, кто не испытывает ко мне особой симпатии. Рефрен, сопровождающий всю мою жизнь: «Ты меня бесишь, сядь что-нибудь съешь!»

Даже немного обидно, что не в те руки чудесный дар попал. Потому что именно такой тип заботы я с детства принимаю как должное и не особо ценю. Для меня кормежка – совершенно точно не язык любви. Теоретически понимаю, что это может быть так, но ничего не чувствую.

А для меня как раз еда – один из главных языков любви. Никогда не забуду, как названная сестренка Юлька привезла мне испеченный лично для меня огромный «Наполеон». Метр на метр! Я съела его сама. За неделю. И была счастлива как никто. Для меня это очень про любовь. Больше, чем просто торт. Такое послание от Вселенной: «Ты никогда не умрешь от голода».

Мамочки. Метр на метр! Да уж, пожалуй, не умрешь.

Она его не только испекла, но и везла в метро, прикинь. С ВДНХ до Бутова. Потом несла через заснеженное поле. В компании двоих детей, которые были младше моих. Да, кстати. На торте еще был декор. Объемный паровозик из мастики и белого шоколада. С вагончиками.

Ну, это уже даже как-то логично. Почему бы не поместить на метровый торт для прогулки через заснеженное поле еще и паровозик? Ну типа все равно уже нечто совершенно невозможное сделали, отступать некуда, семь бед – один ответ.