Бьянка Боскер - Винный сноб

Морган говорил, что члены Международной гильдии гастрономов любят, когда сомелье умеют продавать. Мне следовало сказать что-нибудь о деликатном pétillance [31] , о третьем поколении виноделов и т. д. Но вместо этого я лишь выдавила из себя:

— Оно немного хрусткое, но автолиз дает аромат корочки свежевыпеченных бриошей, хорошо сочетающийся с омаром.

— Автолиз — это что-то связанное с ремонтом автомобилей? — спросил один из судей.

«Да, сэр, я несу чушь», — чуть было не ответила я. Прекрасный пример того, какими техническими терминами козырять перед гостями не стоит.

— Это процесс разложения отмерших дрожжей, в ходе которого выделяется специфический запах, — пояснила я.

У людей за столиком вытянулись лица. Я тоже мысленно скорчила себе рожу. Отмерших дрожжей? Ты в своем уме, Бьянка?

— Фу, — произнес один из них.

«Фу», — подумала я.

Поток вопросов не прекращался. «Ничего не сочиняй», — предупреждал меня Морган. Я отвечала изысканным набором звуков, в переводе с профессионального жаргона сомелье означавшего: «Я ни черта не знаю», «Боюсь ввести вас в заблуждение, но думаю, что Монте Белло — это купаж бордоских сортов», «Я с радостью уточню это у нашего менеджера по напиткам», «Знаете, это прекрасный вопрос. Если вы дадите мне минутку свериться с нашими записями, я с удовольствием на него отвечу». За неимением действительных знаний о винах, которые они заказывали, я повсюду вставляла «умами» — одно из любимых словечек Моргана, когда понятия не имела, что сказать. «В этом пино-нуар из Бургундии будет глубокий вкус умами, который прекрасно дополнит ваше мясное блюдо, но в ризотто с кедровыми орехами тоже будет приятный привкус умами, который можно будет смягчить. Так, может быть, шардоне?» — я несла ахинею. Я забыла протереть бокалы и показать пробку. Я пролила на стол шампанское. Я перебила человека во время тоста. Я не могла ответить на элементарные вопросы вроде «Был ли 1982 год удачным для Бордо?». Этот год имел такую же историческую значимость для бордоских вин, как президентские выборы 2008 года — для США. И только совершенный невежда мог этого не знать.

— Она, наверное, думает: «Мать честная, куда я попала?» — произнес кто-то из судей, когда я повернулась к ним спиной.

Судя по всему, они были в таком же восторге от происходящего, как и я.

В последнем задании я должна была декантировать бутылку зрелого красного вина. По совету Моргана я запомнила воображаемую винную карту, чтобы можно было что-то порекомендовать гостям, а также любопытные факты о каждом производителе. Времени на подготовку у меня было мало, поэтому в воображаемом списке оказался единственный французский производитель красного вина — Шато Грюо-Лароз — одно из 61 бордоских классифицированных хозяйств.

Каким вином джентльмены хотели бы завершить трапезу? Главный виночерпий попросил Шато Грюо-Лароз 1986 года.

Я не могла поверить в свою удачу. Наконец-то дела пошли на лад.

Я подкатила все необходимое для декантации на небольшой тележке, остановив ее ровнехонько у правого локтя Главного виночерпия. У меня была свеча, которую я зажгла, декантер, две салфетки, три подстаканника и, естественно, вино, лежавшее на боку в серебряной корзинке, которую я весьма предусмотрительно застелила белой салфеткой. Галочка, галочка, галочка.

— Где производится Грюо-Лароз? — спросил один из судей, изображая любознательного гостя.

— В Сен-Жульене, — не моргнув глазом, ответила я.

Он выглядел удивленным.

Готовясь откупоривать вино, я рассказывала гостям некоторые интересные факты. Хозяйство относится ко вторым крю и является одним из лучших производителей в Бордо. Красивый виноградник, принадлежащий тому же собственнику, что и Шато О-Баж Либералы Единственный участок в регионе с собственной противоградовой пушкой! Кажется, все немного успокоились и расслабились.

Я взяла в руки штопор и встала над лежащей бутылкой. Быстрый полукруг ножом, второй полукруг в противоположную сторону, аккуратно, ровно под выступающей частью горлышка. Красиво. Джо Кампанале мог бы мною гордиться. Я вставила штопор в пробку. Точно в центр. Великолепно. Я была полна уверенности. Болтала. Наконец-то можно было сказать, что мои гости хорошо проводят время. Супер!

Я поставила зазубрину рабочей части штопора на горлышко, чтобы потянуть пробку вверх и вынуть ее, и параллельно щебетала о танинности купажей совиньон-блан, не обращая внимания на звук, издаваемый пробкой, — сначала на чавкающий, потом на влажный…

Первая мысль: в меня стреляли. Вторая мысль: лучше бы в меня стреляли.

Вино фейерверком вырвалось из бутылки, залив судей багровым дождем. Оно капало со стола, с моего лица, стекало по бокалам. По белой скатерти расползались красные пятна. Такого же цвета был ковер под ногами. Я заслонила Главного виночерпия живым щитом, и моя белая блузка частично стала красной. Она промокла насквозь. Казалось, что из моей груди хлещет кровь.

Бессмысленно было приукрашивать горькую правду, да судьи и не пытались. Один из них сказал, что охарактеризовать мое выступление проще всего с помощью оценочной системы для вин.

— В сфере винных конкурсов существует много определений качества, — сказал он. — Мы вручаем золотые медали, серебряные, бронзовые. Чуть ниже не самых лучших вин располагается категория, знакомая всем судьям. Она называется «НУ». Знаете, что это значит?

Я покачала головой.

— Это значит «негодное к употреблению».

«Это про меня», — поняла я. Я — человеческий эквивалент «негодного к употреблению».

* * *

Если от моего поведения у стола люди теряли аппетит, то по результатам слепой дегустации я оказалась в гораздо более высокой лиге. В этой части судьи оценили меня весьма высоко.

— Меня удивило то, что в обслуживании вы не были так же хороши и изящны, поскольку ваша слепая дегустация меня впечатлила, — сказал мне один судья после объявления результатов конкурса.

Я, в свою очередь, удивлена не была. Все мое внимание и восхищение было сосредоточено на сенсорном аспекте мастерства сомелье, результатом чего стала однобокость приобретенных навыков. Мне трудно было найти достаточную мотивацию, чтобы овладеть тщательно продуманной системой ритуалов, которые, казалось, существовали только для того, чтобы заставить сомелье овладеть тщательно продуманной системой ритуалов.

Но экзамен-то сдавать было нужно, поэтому я послушала совета друзей-сомелье и с удвоенными стараниями принялась отрабатывать навыки обслуживания у себя дома. Словно умственно неполноценная хозяйка чайной вечеринки для взрослых, я вышагивала вокруг кухонного стола, держа в руке разделочную доску (больше ничего подходящего на роль подноса не нашлось), наливая дешевое Просекко и отвечая на вопросы пустых стульев об ингредиентах коктейлей и годах урожая шампанских вин. Я нарезала круг за кругом, оттачивая свои манеры, показывая, наполняя, проливая, разбрызгивая на стол и вытирая тряпкой пол. «Прощу прощения, — извинялась я перед пустым стулом. — Разрешите мне оплатить вам химчистку». Приходя домой, Мэтт брал на себя роль воображаемого гостя. Но вскоре я поняла, что предпочитаю пустые стулья: они не язвили и не задавали вопросов, на которые я не могла ответить.