Евгений Крушельницкий - Сон правду скажет, да не всякому

Правда, есть сны и отдельные символы (я бы предпочел назвать их «мотивами») достаточно типичные и часто встречающиеся. Среди таких мотивов наиболее часты падения, полет, преследование хищными зверями или врагами, появление в публичных местах в голом или полуголом виде… Но следует подчеркнуть, что эти мотивы необходимо рассматривать в контексте всего сна, а не в качестве самообъясняющих шифров.

Человек унаследовал от своих предков множество мозговых механизмов, деятельность которых была подавлена позднее развившимися тормозами. Подобно тому как человек обладает не сокращающимися более мускулами ушной раковины или не выделяющими молока молочными железами, точно так же должны его нервные центры заключать группы клеток, бездеятельных в нормальном состоянии. Но так же как в некоторых исключительных случаях мужчина и самцы некоторых пород млекопитающих могут давать молоко, так же в некоторых условиях атрофированные механизмы нервных центров начинают функционировать.

Подвижность ушей и выделение молока самцами представляют возврат к очень давним состояниям, когда слух был совершеннее нашего и когда оба пола могли выкармливать детей своих грудью.

Поэтому можно допустить, что гимнастические подвиги и поразительная сила сомнамбул являются возвратом к животному состоянию, гораздо менее отдаленному от нас, чем выкармливание самцами.

В позапрошлом веке многие ученые считали сон результатом «обескровливания мозга». Для доказательства проводили такой эксперимент: человека укладывали на специальной кровати-весах. Как только он засыпал, изголовье поднималось вверх… Правда, из этого опыта не ясно, уменьшается ли количество крови в голове по причине сна или наоборот, сон возникает из-за обескровливания мозга. Другие ученые считали причиной сна переполнение мозга кровью. Впрочем, ни то, ни другое не подтвердилось.

Более популярна была теория так называемых «ядов сна», которую создали французские ученые Р. Лажендр и А. Пьерон. Они считали, что сон наступает из-за накапливания в крови ядовитых продуктов обмена веществ — гипотоксинов, подавляющих деятельность нервной системы. Чтобы доказать это, у собаки, которую несколько суток лишали сна, брали сыворотку крови или спинномозговую жидкость и вводили ее хорошо выспавшемуся псу. Тот сразу же засыпал. Однако эту теорию опровергли наблюдения за сиамскими близнецами — сросшимися девочками Ирой и Галей. Они имели две головы, одно туловище, разные нервные системы и общее кровообращение. Если бы теория ядов была верна, то обе головы должны были бы засыпать одновременно. На самом деле когда одна девочка спала крепким сном, другая могла играть.

Теория академика И. П. Павлова основана на учении об условных рефлексах. Исследователь пришел к выводу, что у высших животных и человека сон и бодрствование связаны с работой высших отделов центральной нервной системы — коры больших полушарий головного мозга. В основе его работы лежат два нервных процесса — возбуждение и торможение. Сон — один из видов торможения, которое охватывает кору головного мозга и нервные центры.

А теперь дадим слово академику Наталье Бехтеровой, которая посвятила свою жизнь изучению человеческого мозга. Вот отрывок из ее книги «О мозге человека», имеющий отношение к нашей теме.

«Личное право на помещение этого раздела в книгу — само признание существования «странных» явлений. Научное начало здесь другим пока быть и не может. <���…>

Мои четыре странных сна.Они отличаются от всех остальных снов тем, что у меня полное ощущение происхождения событий наяву. Я засыпаю. Затем мне снится, что я просыпаюсь, вижу какие-то события или участвую в них, снова раздеваюсь, ложусь, засыпаю и просыпаюсь. Просыпаюсь в очень взвинченном, нервном состоянии, с головной болью… Все четыре сна относились к событиям, для меня очень значимым.

Сон первый. Сентябрь 1937 г. В дальнем углу коридора нашей квартиры стоит мой отец. <���…> Пол того края коридора, где стоит папа, начинает медленно подниматься. Вниз летят статуэтки — фарфоровые, бронзовые — папа их очень любил. Папа пытается устоять, падает, катится вниз. Между поднимающейся частью коридора и стенами видны языки пламени…

Не помню точно — назавтра или это произошло днём позже, папу арестовали. Через пять месяцев расстреляли.

Сон второй. Лето 1945 г. …В первые дни войны погибла безумно любимая женщина. <���…> Её звали Тася, и на фотографии она очень красива. Я засыпаю, просыпаюсь, и иду в дом, где о ней горюют. Вижу Тасю в белом платье, сидящую за чаем. С радостью обращаюсь к ней: «Здравствуйте, Татьяна, — простите, не знаю вашего отчества». Ответ: «Алексеевна». Ложусь спать, просыпаюсь, бегу сообщить новость, что Тася жива, — ни минуты в этом не сомневаюсь — и застаю там Тасю именно в той же позе, в том же белом платье, что и во сне. «Здравствуйте, Татьяна, — простите, не знаю Вашего отчества». —«Алексеевна». Мы пожимаем друг другу руки. Убегаю ужасно счастливая.

Сон третий. Июль 1975 г. Мою практически обездвиженную в связи с паркинсонизмом мать отправляю вместе с сопровождающими в Краснодарский край. Последнее письмо от неё: «Не приезжай, мы скоро приедем, чувствую себя лучше, выхожу сидеть в садик». Сон: просыпаюсь, одеваюсь, звонок в дверь, почтальон приносит телеграмму: «Ваша мама умерла, приезжайте хоронить». Прилетаю в село, вижу множество людей, пришедших на событие деревенского масштаба. <���…> Хороним. Вертится, жужжит давно забытое слово — сельсовет. Просыпаюсь с сильнейшей головной болью, плачу, почти рыдаю, всем кругом рассказываю сон, говорю, что мне надо срочно лететь к маме, она скоро умрёт. Муж успокаивает меня. Аргументы присутствующих против поездки: «Вы же учёный, ну как можно верить снам, да и письмо хорошее, скоро приедут». Даю себя уговорить. Вскоре уезжаю с дачи в город. 11 августа получаю телеграмму. В телеграмме… и далее всё как во сне. Сельсовет понадобился для взятия справки о смерти. <���…>

Сон четвёртый. Осень 1990 г. 25 сентября внезапно и трагически умер мой муж, Иван Ильич. Я переживаю случившееся бесконечно тяжело, ставлю цветы перед большим портретом мужа, подолгу говорю с ним. О чём? Не знаю. Засыпаю утром. Просыпаюсь. Иду вниз, к скамейке под окнами квартиры. Перед скамейкой стоит И.И., на скамейке лежит кипа машинописного текста, рядом ещё кто-то, с ним разговаривает И. И. Я спрашиваю: что происходит, о чём разговор? Он: «Подожди, не мешай сейчас». Идём по лестнице в квартиру. Я зову в комнаты, он идёт на кухню, становится у окна. Сердится: «Зачем ты меня здесь похоронила?» Я: «А где?» — «Конечно, на Богословском, там все мои, убрали бы дерево, ну что тебе стоило! Рубль какой-то лишний!» <���…> Я спрашиваю: «Но как же ты пришёл? Ты же умер?» — «Да, умер, очень надо было — отпустили». — «А что там, где ты?», — спрашиваю. «Ни-че-го». — «Но из ничего нельзя прийти?» — «Узнаешь потом. Ты никогда для меня не имела времени… <���…> Теперь проводи, всё поняла?» Проводила, легла в постель, раздевшись. Проснулась в ужасе, кинулась к портрету: «Скажи, зачем ты приходил?» Сутки промучилась, не могла понять причины прихода. В приход верила безоговорочно. На следующий день утром — опять к портрету: «Я сейчас лягу, усну, как хочешь — приходи, объясни, я не поняла. Я очень прошу, требую: приходи, объясни». Засыпаю сразу. Снится обычный сон. Пустая трёхкомнатная квартира. По ней ходит улыбающийся Иван Ильич. В руках у него листки с машинописным текстом. Обнимает меня ласково: «Ну что ты не поняла? Ты знаешь, рукопись не успел издать, ты не прочла, не было у тебя для меня времени. Постарайся!» И я проснулась.