Г. Семга - Блатные и уличные песни

Не для меня цветут сады,
Не для меня Днепр разлился.
Девчонка с черными бровями —
Она растет не для меня.

Опять зима, опять пурга
Метет, метелями звеня.
Сойти с ума, уйти в бега —
Теперь уж поздно для меня.

Я на свет родилася ребенком,
Десять лет я девчонкою была,
А когда миновало семнадцать,
Я ругалась, курила и пила.

Вспомню прошлое лето былое,
Когда честной девчонкой была.
Вспомню имя того хулигана,
Кому первому честь отдала.

Хулиганы все носят фуражки,
На фуражках у них ремешки.
Они носят пальто нараспашку,
А в карманах стальные ножи.

Я, жиганка, фасон не теряю,
Юбку-клеш по колено ношу.
С хулиганами часто бываю,
Хулиганов я очень люблю.

Как не вижу — по ним я скучаю,
Как увижу — боюсь подойти
Потому, что они хулиганы
И имеют стальные ножи.

А теперь я с вором, с хулиганом,
Куда хочешь, туда и пойди.
Заработаю денег задаром,
С хулиганами вместе пропью.

По ступенькам все ниже и ниже,
По ступенькам я низко сошла…
А родные по дочке скучают,
Вспоминают родное дитя.

Не ругайте меня, не браните —
Не любить я его не могла.
Как сумела, его полюбила,
Ему первому честь отдала.

Окрестись, маманя, маленьким кресточком,
Помогают нам великие кресты.
Может, сына твоего, а может, дочку
Отобьют тогда Кремлевские часы.

А ну-ка, парень, подыми повыше ворот,
Подыми повыше ворот и держись.
Черный ворон, черный ворон, черный ворон
Переехал мою маленькую жизнь.

На глаза надвинутая кепка,
Рельсов убегающих пунктир.
Нам попутчиком с тобой на этой ветке
Будет только лишь строгий конвоир.

А ну-ка, парень, подыми повыше ворот,
Подыми повыше ворот и держись.
Ой, черный ворон, черный ворон, черный ворон
Переехал мою маленькую жизнь.

А если встретится красавица молодка,
Если вспомнишь отчий дом, родную мать,
Подыми повыше ворот и тихонько
Начинай ты эту песню напевать.

А ну-ка, парень, подыми повыше ворот,
Подыми повыше ворот и держись.
Ой, черный ворон, черный ворон, черный ворон
Переехал мою маленькую жизнь.

Окончен процесс, и нас выводили,
Ты что-то хотела мне взглядом сказать.
Взволновано губы мне что-то шептали,
Но сердце мое не могло отгадать.

Друзей осудили на разные сроки —
Лишили свободы на десять и пять,
А меня посчитали для жизни опасным
И вынесли приговор — меня расстрелять.

А друг мой Никола рыдал, как ребенок,
Ему было жалко бедняжку меня.
Я горько рыдаю, я горько страдаю —
Никто не воротит свободы назад.

И вот я сижу, дожидаюсь расстрела,
И думаю думу одну только я —
Увидеть старушку-мать свою перед смертью
И девушку ту, что меня полюбила.

Помню, помню, помню я,
Как меня мать любила.
И не раз, и не два
Она мне так говорила:

«Не ходи на тот конец,
Не водись с ворами!
Рыжих не воруй колец —
Скуют кандалами!

Сбреют длинный волос твой,
Аж по самой шее!
Поведет тебя конвой
По матушке Расее!

Будут все тогда смеяться,
Над тобою хохотать,
Сердце кровью обливаться,
И на нарах будешь спать!

Выдадут тебе халат,
Сумку с сухарями,
И зальешься ты тогда
Горячими слезами».

Я не крал, не воровал,
Я любил свободу!
Слишком много правды знал
И сказал народу:

«Не забуду мать родную
И отца-духарика.
Целый день по нем тоскую,
Не дождусь сухарика».

А дождешься передачки —
За три дня ее сжуешь,
Слюну проглотив, заплачешь
И поновой запоешь:

«Помню, помню, помню я,
Как меня мать любила.
И не раз, и не два
Она мне так говорила:

«Не ходи на тот конец,
Не водись с ворами!
Рыжих не воруй колец —
Скуют кандалами»!

Не забуду мать родную
И Серегу-пахана!
Целый день по нем тоскую.
Предо мной стоит стена!

Эту стенку мне не скушать,
Сквозь нее не убежать.
Надо было мать мне слушать
И с ворами не гулять!

Выдадут тебе халат,
Сумку с сухарями,
И зальешься ты тогда
Горячими слезами!

Помню, помню, помню я,
Как меня мать родила
И не раз, и не два
Она мне так говорила…

Спускается солнце за степью,
Вдали колосится ковыль…
Холодные звонкие цепи
Взметают дорожную пыль.

Идут они с бритыми лбами,
Вдали шагая тяжело,
Ведь, видно, такая невзгода
Им всем теперь на роду.

И вот они, братцы, затянули
Про Русь, про Русь, про родную поют.
Лениво сгибают колени.
Две клячи телегу везут.

Спускается солнце за степью,
Вдали колосится ковыль…
Холодные звонкие цепи
Взметают дорожную пыль.

Чубчик, чубчик, чубчик кучерявый,
Развевайся, чубчик, по ветру!
Раньше, чубчик, я тебя любила,
И теперь забыть я не могу.

Бывало, надену шапку на затылок,
Пойду гулять с полночки до утру.
Из-под шапки чубчик так и вьется,
Так и вьется чубчик по ветру!

Чубчик, чубчик, чубчик кучерявый,
А ты не вейся по ветру!
А ты, карман, карманчик мой дырявый,
Вот ты не нра-, не нравишься вору!

Пройдет зима, настанет лето,
В саду цветочки пышно расцветут.
У меня, у бедного мальчонки,
Ручки да ножки цепями закуют.

Но я Сибирь, Сибирь я не боюся,
Сибирь — ведь тоже русская земля.
Развевайся, чубчик кучерявый,
Ты развевайся, провожай меня.

Чубчик, чубчик, чубчик, кучерявый,
А ты не вейся по ветру!
А ты, карман, карманчик мой дырявый,
А ты не нра-, не нравишься вору!

Я встретил девочку на пересылочке.
Она портовою пацаночкой была,
И ей понравилась улыбка жулика
И откровенные жиганские глаза.

И вот идет этап, и уезжаю я,
И уезжаю я, быть может, навсегда.
Но ты не плачь, не плачь, моя пацаночка,
Ведь я вернусь и заберу тебя.

Вот сроки кончились, вернулись жулики,
Вернулся он в свой край родной,
Но среди всех подруг он не находит вдруг
Ту синеглазую пацаночку свою.

Спросил — ответили: «С другим уехала,
С другим уехала, быть может, навсегда…»
И в жизни в первый раз у жулика из глаз
Скатилась крупная жиганская слеза.