Г. Семга - Блатные и уличные песни

Где ты, юность моя? Где пора золотая?
Скучно, грустно, виски серебрит седина,
А в глазах огонек чуть блестит, догорая.
И в руках все по-прежнему рюмка вина.

Березы, березы, березы,
Вам плакать уж больше невмочь.
Горьки и скупы ваши слезы,
Как жизнь, уходящая прочь.

Вы плачете ранней весною,
Я ж плакал всю жизнь напролет,
И годы всей жизни со мною.
Вот мой наступает черед.

Я видел березы с этапа:
Вы ж плакали кровью тогда,
Но я, стиснув зубы, не плакал,
И нас унесли поезда.

Вагон, правда, мой не купейный,
И окна забиты на нем,
И нет в том вагоне забвенья
Ни утром, ни ночью, ни днем.

Состав наш умчался на Север,
Где нету российских берез,
И каждый во что-нибудь верил,
И каждый старался без слез.

Я помню березы на зоне.
Вы были и в этом краю.
А вечером в лагерном звоне
Вы жизнь украшали мою.

Мне грезились ночью березы,
Мне снились родные края.
Мне виделись матери слезы,
Больная старушка моя.

Вся жизнь словно сказка с березами…
Мне снятся кошмарные сны.
И с этими жуткими грезами
Мне не дожить до весны.

Где-то пел соловей песнь любимой своей,
Ночь дышала весенней прохладой…
Дай гитару мне, друг, я тебе пропою,
Расскажу тебе жизнь и отраду.

Это было давно, уж прошли те года,
Шел этап, окруженный конвоем.
В незнакомых краях, далеко от родных,
Довелось повстречаться с тобою.

На разъезде одном ты ко мне подошла,
Вся в слезах, с голубыми глазами.
Дал мне строгий конвой попрощаться с тобой,
Попрощаться с родными краями.

Зубы белые в ряд, словно жемчуг горят,
Платье было на ней голубое.
«Ты на Север уйдешь», — прошептала она,
Так сказал ей начальник конвоя.

Вдруг раздался гудок, поезд тронул состав
И тихонько пошел от вокзала.
Я рукой помахал, поцелуй ей послал,
Она вслед за вагоном бежала.

Проходили года, я писал иногда:
«Здравствуй, Валя, моя дорогая!
Я преступник и вор, у меня срок большой,
И меня ждет могила сырая…»

Пишет Валя в ответ, шлет сердечный привет:
«Здравствуй, Коля, родной мой, любимый!
Без тебя, милый мой, в жизни счастья мне нет,
Я уйду за тобою в могилу».

В предвещающий май я вернулся домой
И с трудом отыскал я избушку,
Со слезой обнимал я родного отца,
Со слезой целовал мать-старушку.

И тогда я спросил у родного отца:
«Где же Валя моя дорогая?»
У отца по щеке покатилась слеза,
Сердце сжалось, беду предвещая.

«Видишь, сын, вдалеке серый холмик стоит,
Серый холмик, поросший травою,
А под холмиком тем твоя Валя лежит,
Вот скончалася этой весною».

Я букетик цветов ей нарвал полевых
И пошел, спотыкаясь, рыдая.
Вот я отбыл свой срок и вернулся домой,
Здравствуй, Валя моя дорогая!

Где-то пел соловей песнь любимой своей,
Ночь дышала весенней прохладой.
На гитару свою я тебе, друг, пропел,
Рассказал тебе жизнь и отраду.

Есть в саду ресторанчик публичный,
Ольге скучно и грустно одной.
Подошел паренек симпатичный,
Парень в кепи и зуб золотой.

«Разрешите, прелестная дама,
Одинокий нарушить покой?»
И придвинулся парень к ней ближе,
Парень в кепи и зуб золотой.

Ночь прошла так приятно и мило,
А под утро вернулись домой,
И с тех пор в глазах Ольги казался
Парень в кепи и зуб золотой.

И с тех пор он совсем изменился,
Объясниться искал он момент.
Но не знал, что любимая Ольга
В уголрозыске тайный агент.

Вот однажды начальник милиции
Отдал Ольге суровый наказ:
«Убить парня в семнадцатой камере,
А иначе погубит он вас».

Зашла в камеру пьяной походочкой
И прицел был дрожащей рукой,
Грянул выстрел, и рухнулся парень,
Парень в кепи и зуб золотой.

Он лежал так спокойно и мило,
Как бывало вечерней порой.
Только кепи у стенки валялось,
Пуля выбила зуб золотой.

В одной квартирочке
пришлось мне побывать,
Картину безобразную
пришлось мне увидать,
Историю эту грязную,
Картину безобразную
Хочу вам в кратком виде рассказать.

Там нары деревянные, в углу они стоят.
На них, как окаянные, наркотики сидят.
Шушукают, сморкаются,
И в картах ковыряются,
Стараются друг друга обыграть.

А на левой половине
Спит сама хозяйка на перине,
Как сыр в масле катается,
И, как сапожник, лается
На грязных и оборванных ребят.

А дочка ее, Риммочка, красивая на вид,
Стройная, как куколка,
но злая, как бандит,
По номеру шатается
И грабить не стесняется
Зачуханных, занюханных ребят.

«Ах, черти вы ползучие,
на воле не бывать!
Ах, гады вы ползучие,
кто в штос велел играть?
К чему ж вы напиваетесь,
Коль палки добиваетесь —
Пора бы вам долги свои отдать!»

И так дом Румянцева
Сделан приютом оборванцев.
Для люда неимущего,
Курящего и пьющего,
Квартиры понастроили кругом.

Так дай, гитарка, мне аккорд в последний раз.
Я с тайгою распрощаюся сейчас.
Уезжаю по досрочному домой,
Что даже с вышки улыбнулся часовой.

Сто двадцать месяцев в тайге я пропадал
И паровозного гудочка не слыхал,
Но вот и станция виднеется вдали.
Ты, шофер, там не забудь, притормози.

Машина стала. Оглядевшись, выхожу.
Выхожу, а сам на вывеску гляжу.
Буквы крупные, написано: «Буфет».
А на дорогу денег полон был кисет.

Слезал с машины, шоферу руку жал
И неуверенно за ручку двери взял.
Открываю, захожу и, в самый раз,
На меня смотрела сразу пара глаз.

От вина я разрумянился, как блин.
Слышу: «Ваши документы, гражданин!»
Вынимаю документы: «На, смотри!»
На часы взглянул попутно — было три.