Г. Семга - Блатные и уличные песни

Вот приехал в родной городишко,
Вот мой дом, вот кони мои.
Я тихонько в конюшню пробрался,
Кони сразу узнали меня.

Узнали меня, дорогие,
Я им мордочки гладил в ответ.
А где ж хозяйка? А хозяйки дома нет.
Где же хозяйка? Хозяйки дома нет.

А хозяйка томилась в неволе,
Посадили хозяйку в тюрьму.
Ах вы, кони, вы черные кони!
Выручайте хозяйку свою!

Кони мчались, в снегу утопая,
Вспоминались прошедшие дни.
Ждет меня там моя дорогая.
Ой вы, кони, быстрее, мои!

А на дворе хорошая погода,
В окошко светит месяц голубой.
А мне сидеть еще четыре года,
Душа болит, как хочется домой.

А лягу спать и что-то мне не спится,
А как усну — так милая приснится.
Там, далеко, на теплом нежном Юге,
Где в феврале цветут цветы.

А здесь пурга, тайга, зима и ветры,
А под окошком плачут и поют,
Тут начисляют хлеб на кубометры,
И по заслугам каждому дают.

Уж скоро год вот в этой самой жизни,
А с этой жизнью был я незнаком.
И на подобье хлопотливой пташки
По всем столам я лазил с котелком.

И вот теперь попал я в слабосилку,
Что ты не шлешь мне вкусную посылку.
Я не прошу, чтоб было пожирней.
Пришли немного черных сухарей!

Зайди к соседу к нашему, Егорке,
Он мне по воле должен шесть рублей.
Купи ты мне на два рубля махорки,
А на четыре — черных сухарей.

Писать кончаю, целую тебя в лобик,
Ты так и знай, что я живу, как бобик,
Привет от дальних лагерей,
От всех товарищей-друзей!
Целую нежно, твой Андрей!

Цыганка с картами, дорога дальняя,
Дорога дальняя, казенный дом.
Быть может, старая тюрьма Центральная
Меня, несчастного, поновой ждет.

Таганка — все ночи, полные огня.
Таганка — зачем сгубила ты меня?
Таганка — я твой бессменный арестант,
Пропала молодость, талант в стенах твоих.

Прекрасно знаю я и без гадания:
Решетки толстые мне суждены…
Опять по пятницам пойдут свидания
И слезы горькие моей родни.

Таганка — все ночи, полные огня.
Таганка — зачем сгубила ты меня?
Таганка — я твой бессменный арестант,
Пропала молодость, талант в стенах твоих.

Иди, любимая, иди, хорошая,
Иди-ка, деточка, своей тропой.
Пускай останется глубокой тайною,
Что раз весна была для нас с тобой…

Таганка — все ночи, полные огня.
Таганка — зачем сгубила ты меня?
Таганка — я твой бессменный арестант,
Пропала молодость, талант в стенах твоих.

Ночи лунные, звезды чудные
Посылают нам море огней,
Но в окно мое не входил давно
Ни один из желанных лучей.

Вижу тень свою одинокую
И скрипучий тюремный топчан,
И давно мне грудь широкую
От душевных терзающих ран.

Тишина. Спит тюрьма.
Все предано забвению сна…
Лишь ночной часовой,
Лишь ночной часовой
Нарушает тюремный покой.

Утро хмурое, просыпаемся,
Слышим звоны кандальных цепей —
В путь неведомый направляется
Вереница сутулых людей.

Жизнь суровая и угрюмая,
Не видать тебя больше, рассвет,
И влачет душа обвиненная
Двадцать пять незаслуженных лет.

Тишина. Спит тюрьма.
Все предано забвению сна…
Лишь ночной часовой,
Лишь ночной часовой
Нарушает тюремный покой.

А унылые жены милые
Ждут мужей в непроглядной тоске,
И туман густой пеленой густой
Закрывает печально виски.

Руки женские протянулись.
И в надежде, и в муке они.
И по-прежнему очень медленно
Горемычные тянутся дни.

Тишина. Спит тюрьма.
Все предано забвению сна…
Лишь ночной часовой,
Лишь ночной часовой
Нарушает тюремный покой.

Эх, Россиюшка, земля-матушка,
Посмотри на своих сыновей:
Почему в глазах серебрит слеза?
Где же счастье твоих дочерей?

Отчего в сердцах столько горечи?
Почему так страдает страна?
Отчего закон стал бессовестный,
Расскажи, дорогая, сполна.

Тишина. Спит тюрьма.
Все предано забвению сна…
Лишь ночной часовой,
Лишь ночной часовой
Нарушает тюремный покой.

Тишина. Спит тюрьма.
Только дремлет на небе луна,
Словно хочет сказать,
Словно хочет сказать:
Не надо, не надо рыдать!

Это было весною, зеленою порою.
У перрона стояли. Поезд наш подходил.
У перрона стояли и кентов поджидали,
Чтобы дело обстряпать, покутить, погулять.

Из седьмого вагона фраерок показался:
Шапка, сбитая набок, чемоданчик в руке.
Чемоданчик набитый,
в пасти фиксы сверкают,
И карманчик раздутый говорил о себе.

Мы за ним поканали, в переулке догнали,
Чемоданчик забрали и хотели бежать.
Только он был из шустрых,
быстро к стенке отпрянул,
И в руке его тускло заблестело перо.

«А вы, ребята, ошиблись, вы на урку нарвались,
Вы ж меня не узнали, я ваш бывший пахан.
Собирайте же кодлу, будем пить, веселиться!
Пусть весь город узнает, что вернулся пахан!»

Смолкли скрипы тюремных затворов,
В темной камере спать все легли.
Только слышно — за дверью дубовой
Надзирателя ходят шаги.

Он проходит походкою львиной,
Мимо камер ключами гремит.
Этот стон, этот сон подземельный
Истерзал он, измучил меня.

Сердце бьется, что в западне птица,
От тоски разрывается грудь.
Скоро утро, моя дорогая!
Ночь проходит, а мне не уснуть.

Слышно, музыка что-то играет.
Тот на воле, а я здесь, в тюрьме.
Там, на воле, моя дорогая…
Вспоминаешь ли ты обо мне?

Вспоминаешь ли ты наши встречи,
Эти, радости полные, дни?
Как хочу я обнять твои плечи,
Посмотреть в ясны очи твои!

Я терплю и нужду, и мученья,
Я надолго заброшен судьбой.
Долго мучиться мне в заключении,
Долго быть мне в разлуке с тобой.

Я мечтою к тебе улетаю,
Я зову — ты не слышишь меня…
Где ты, где ты, моя дорогая,
Черноглазая радость моя?..