Элин Сакс - Не держит сердцевина. Записки о моей шизофрении

Но теперь, когда мои руки и ноги пришпилены к металлической кровати, мое сознание расползается в бесформенную лужу, когда никто не обращает внимания на мои попытки поднять тревогу, невозможно ничего сделать. Я не могу ничего сделать. Будет неистовое пламя и сотни, может быть, тысячи мертвецов, лежащих на улицах. И все это случится — все-все — по моей вине.

Когда я была маленькой девочкой, почти каждое утро я просыпалась под ярким солнцем, чистым небом, под звук сине-зеленых волн Атлантического океана. Это было в Майами пятидесятых — начала шестидесятых: до Диснейленда, до восстановленного сказочного великолепия арт-деко Южного Пляжа, когда «кубинское нашествие» было еще всего лишь парой сотен напуганных людей, приплывших на самодельных лодках, а не культурным воздействием сейсмической силы. Главным образом, Майами был местом, где продрогшие нью-йоркцы спасались от зимы, куда после Второй Мировой Войны переехали (по отдельности) мои родители, уроженцы Восточного Побережья, и где они встретились в первый день учебы моей мамы в колледже Флоридского Университета, в Гейнсвилле.

В каждой семье есть свои предания, истории-талисманы, которые сплетают нас друг с другом, мужа с женой, родителей с детьми, братьев и сестер между собой. Культуры, национальности, рецепты любимых блюд, фотоальбомы, дневники, письма или деревянный сундук на чердаке, или тот случай, когда бабушка сказала…, или когда дядя Фред ушел на войну и вернулся вместе с… Дня нас, моих братьев и меня, первая история, которую нам рассказали, была про то, как наши родители влюбились с первого взгляда.

Мой папа был высоким, умным и заботился о сохранении своей стройной фигуры. Моя мама тоже была высокой, приятной внешности, с черными кудрявыми волосами. Она была общительной и открытой натурой. Вскоре после первой встречи мой папа поступил на юридический факультет, где сделал большие успехи. В последовавшем браке у них было трое детей: я, на полтора года позже мой брат Уоррен, а потом Кевин, через три с половиной года.

Мы жили в пригороде северного Майами в доме с низко спускающейся крышей, окруженном забором, во дворе которого росли манго, красный гибискус и дерево-кумкват. И в котором сменилось несколько собак. Первая любила зарывать нашу обувь, второй нравилось пугать соседей. Наконец-то, в лице третьей, маленькой упитанной таксы по имени Руди, у нас появился хранитель; он все еще жил с моими родителями, когда я уезжала в колледж.

Пока мы с братьями росли, у родителей было железное правило для выходных: суббота принадлежала им (это было время побыть вдвоем или сходить с друзьями в местный ночной клуб, потанцевать или просто поужинать). Воскресенье принадлежало детям. День зачастую начинался большой свалкой на родительской кровати, объятиями, щекоткой и смехом. Затем мы могли пойти в Грейнольдс парк, или в национальный парк Эверглейдс, или в городской зоопарк, или пойти кататься на роликах. Мы также часто ходили на пляж, мой папа был любителем спорта и учил нас играть в очередную игру. Когда мне исполнилось двенадцать, мы переехали в дом побольше, на этот раз с бассейном, и мы часто в нем играли все вместе. Иногда мы отправлялись на прогулку на моторной лодке, катались на водных лыжах, а затем обедали на каком-нибудь небольшом острове недалеко от берега.

Телевизор мы тоже смотрели вместе — сериалы «Флинтстоуны», «Джетсоны», «Предоставь это Биверу», вестерн «Сыромятная плеть», и все другие ковбойские шоу. Шоу Эда Салливана и Дисней в воскресенье вечером. Когда сериал про адвоката Перри Мейсона [1] «Перри Мейсон» (англ. Perry Mason) — американский телесериал производства Paisa no Productions, транслировавшийся с сентября 1957 года по май 1966 года. Перри Мейсона сыграл актер Рэймонд Берр. В свое время сериал был «самым успешным и продолжительным среди сериалов об адвокатах» показывали во второй раз, я смотрела его каждый день после школы, удивляясь, как это Перри умудрялся не только защищать людей в суде, но и раскрывать все преступления. Мы смотрели шоу «В субботу вечером», собравшись вместе в гостиной и жуя печенье «Орео» и картофельные чипсы, пока моих родителей не накрыла волна «здорового питания» и они не перевели нас на йогурты и салаты.

В доме всегда звучала музыка. Мой папа любил джаз и рассказывал нам, что во времена его молодости увлекаться джазом считалось почти бунтарством. Наши с Уорреном коллекции записей были очень похожи: Битлз, Кросби, Стилз и Нэш, Дженис Джоплин. Но на Манкиз наши вкусы расходились (мне они нравились, а ему ни капли), и он безжалостно дразнил меня за постер Питера Нуна из Херманс Хермитс на стене моей спальни.

И еще были фильмы, выбранные моими родителями как «подходящие»: «Мэри Поппинс» и «Звуки музыки» были одобрены, но из-за одного из «Джеймсов Бондов» (не помню, какого именно, что-то с Шоном Коннери) между мной и папой разгорелась настоящая баталия: мне еще не было семнадцати и Бонд, с его мартини и девушками в бикини, был точно «неподходящим».

Некоторое время в старшей школе я работала за прилавком со сладостями в местном кинотеатре: «Может, еще Колы?» — что позволяло мне смотреть любые фильмы, какие мне хотелось, и многие из них по нескольку раз; кажется, я посмотрела «Билли Джека» раз двадцать. Мне довольно быстро стало понятно, что мне не нравятся страшные фильмы или же фильмы, наполненные тревожным ожиданием — фильмы ужасов были исключены, а «Сыграй мне перед смертью» Клинта Иствуда с его сумасшедшей женщиной-сталкером выбил меня из колеи на несколько недель. Когда директора кинотеатра ограбили вечером после закрытия, мои родители заставили меня уйти с работы.

Я признаюсь в активном братско-сестринском соперничестве с Уорреном. Как старшая, я старалась изо всех сил быть впереди, стараясь преуспеть во всем, чем младший брат еще не мог заняться. Я первой научилась кататься на велосипеде. Когда он тоже научился, я ездила на своем быстрее и дальше. Я первой научилась кататься на водных лыжах, и затем каталась на них напропалую, чего нельзя сказать о брате. Я получала хорошие оценки, и следила, чтобы он об этом знал; он тоже занимался с усердием и получал хорошие оценки. Папа был не любитель похвал (считал, что они нас сглазят), поэтому он никому не раздавал комплиментов. Но мама нас хвалила, и мы с Уорреном соревновались, чтобы привлечь ее внимание.

Что касается Кевина — поскольку он был намного младше меня, я относилась к нему, как к своему ребенку. Одно из моих первых воспоминаний — о том, как он начал ползать, и как я волновалась, наблюдая за тем, как он научился передвигаться с места на место. Он не только был гораздо младше нас с Уорреном, он также был по натуре более общительным — с ним было гораздо легче водиться, и он любил просто быть вместе с нами, а не тягаться с нами.