Элин Сакс - Не держит сердцевина. Записки о моей шизофрении

Когда мне было двенадцать, и я была маниакально озабочена дополнительным весом, который подростковый возраст добавил к моей фигуре (и ростом, который неожиданно появился вместе с ним — я почти достигла 183 сантиметров), я целеустремленно села на экстремальную диету. К тому времени мои родители исключили из нашего питания хлеб, они постоянно говорили о необходимости считать калории, поддерживать здоровую, стройную конституцию. Иметь излишний вес считалось очень плохим признаком — это было непривлекательно, это означало, что кто-то либо был жаден, либо не умел себя контролировать. В любом случае, они пристально следили за всем, что мы ели.

Это было задолго до того, как стало модным и обычным следить за тем, что мы кладем в рот (и откуда оно взялось, и сколько в нем белка, и какое содержание углеводов, или где на инсулиновой шкале оно находится). Это было задолго и до того, как расстройства питания стали известны широкой публике: ни анорексия, ни булимия еще не были широко известны, и, конечно, никто из тех, кого мы знали, не ходил к врачам или психологам по поводу набора или потери веса — да и ни по какому другому поводу. Все, что я знала, это то, что я начала толстеть и что мне надо опять стать худой. И я поставила перед собой эту цель.

Я уменьшила свои порции вдвое. Я размазывала еду по тарелке, чтобы казалось, что я поела. Я отказывалась от картошки и пропускала воскресный завтрак. В школе я пропускала обед. Я разрезала мясо на мелкие кусочки, потом разрезала эти кусочки на еще меньшие. Я перестала перекусывать и никогда не ела десерт. Я начала таять, но некоторое время никто ничего не замечал. К тому моменту, как кто-то обратил на это внимание, во мне было сто семьдесят семь сантиметров роста, и я весила всего сорок пять килограммов.

Однажды за ужином мой папа, предварительно откашлявшись, что, как я знала, было вступлением для серьезного разговора, сказал: «Мальчики, вы можете идти делать домашнюю работу», — и я посмотрела на Уоррена с тревогой. О чем будет идти речь? «Мама и я хотим поговорить с вашей сестрой кое о чем сугубо личном». Мальчики ушли, предварительно бросив на меня взгляд, как бы говоря: «ха-ха, ну теперь ты попалась», — взгляд, которым так хорошо умеют награждать братья. Я сложила руки на коленях и приготовилась к любому повороту событий.

«Элин, — начала мама, — папа и я немного обеспокоены…»… Тут ее перебил отец. «Ты мало ешь», — сказал он. «Ты слишком худая. Тебе надо больше есть».

«Я в норме», — запротестовала я. «Я ем то же, что и вы, что и все. Это просто я расту».

«Нет, это не так», — сказал отец. «Ты становишься выше, но ты не растешь. У тебя кожа бледная и похожа на тесто, ты почти засыпаешь за столом, того, что ты ешь, с трудом хватит и мыши, чтобы остаться живой. Ты похожа на беженца военного времени. Если ты только не больна — тогда мы обязательно пошлем тебя к врачу — я настаиваю, чтобы ты ела три раза в день. Потому что, если ты не больна, ты уж точно заболеешь, если будешь продолжать в том же духе».

Я возражала, спорила, протестовала. Я отстаивала свои диетические привычки. «Я знаю, что я делаю, и я в полном порядке», — сказала я.

«Твое отношение к этому печалит меня, — сказала мама. — Ты ведешь себя вызывающе, уж не говоря о том, как ты выглядишь. Ты потеряла контроль над собой. А мы хотим для тебя совсем другого. Может быть, именно поэтому ты это делаешь?»

Этот разговор в различных вариациях повторялся последующие дни и недели. Они следили за каждым куском, который я клала в рот, и считали каждый кусок, который я не съедала. Они будили меня утром пораньше, готовили мне завтрак, а затем садились вместе со мной за стол и наблюдали мои попытки его съесть. На выходные они водили меня в кафе и рестораны обедать и ужинать. Столкнувшись с моим упрямством, они пригрозили ввести комендантский час и урезать мою квоту на походы в кино. Они сказали, что «примут меры». Они упрашивали, они пытались меня подкупить. Я чувствовала, как ослабевала под этим интенсивным давлением их бдительности и постоянных лекций.

Наконец я поняла, что с меня хватит. «Да вы меня с ума сводите!» — запротестовала я. «Я не больна, я не собираюсь умирать, со мной все в порядке. Я знаю, что делаю. В конце концов, я потеряла вес своими силами, и я могу его набрать, если захочу».

Лицо моего отца приняло очень расчетливое выражение. «Хорошо, тогда докажи это», — сказал он. «Если ты думаешь, что все в твоих руках, в твоей власти, докажи это — набери потерянный вес».

Я была взбешена. Моему отцу удалось наконец-то меня перехитрить и ловко заманить меня в ловушку, которую старательно расставлял в течение этих недель: взять меня «на слабо». И у меня не было другого выхода, как подчиниться его требованию, иначе он мог бы сказать, что я сдрейфила, и тогда у него было бы право делать то, что он считал нужным (что именно, он так никогда и не уточнил).

Итак, я решила есть. Что не было таким уж ужасным решением, поскольку так или иначе я всегда любила еду, любую еду, в любое время — я просто не хотела быть толстой. За три месяца я набрала свой обычный вес. «Вот видите!» — торжествовала я. «Я же говорила, что знаю, что делаю. Я сказала, что могу это сделать, и я сделала». Это ощущалось как важная победа: я довела себя до одного состояния, а потом сама же довела себя до противоположного состояния. И все это время я держала все под контролем, или, по крайней мере, я так думала.

Я иногда думаю о той маленькой девочке, которой я была. Еще не достигнув подросткового возраста, вполне возможно, что она обладала замечательной силой воли; она могла быть упрямой, или свирепой, или сильной, или бесстрашной — а может, она была просто отвратительной. Но чего у нее не было — так это контроля над тем, что происходило у нее внутри. И она узнает об этом, пройдя через огонь и воду.

На летних каникулах в старшей школе вместе с несколькими одноклассниками я поехала в Мексику, в Монтеррей, на летний интенсивный курс испанского языка и культуры в организацию с впечатляющим названием — Высшая технологическая школа Монтеррея — которую мы быстро стали называть «Монтеррей-Тек». Хотя я часто путешествовала вместе с родителями и уже бывала одна в летнем лагере, я никогда не была одна так далеко от дома. А тут мы ехали в студенческий городок колледжа в чужой стране, почти без присмотра.

Одна часть меня была радостно взволнована этой поездкой, возможностью быть свободной от постоянного родительского контроля, другая — встревожена, даже испугана. Не сложностью интенсивной языковой программы — к тому времени я довольно сносно говорила и читала по-испански и искренне интересовалась этой страной, которая с каких-то давних времен имела связь с кубинцами, перебравшимися в Майами. Но быть в незнакомом месте, заботиться о себе, быть вдали от предсказуемой рутины, которая давала мне некий комфорт — от этого у меня как будто образовалась язва в желудке. Эта язва уменьшалась по мере того, как я обустраивалась в комнате общежития, начала осваиваться на месте, но она не исчезла полностью.