Мара Олтман - Тело дрянь. Донесения с фронта (и из тыла)

В целом для меня это были прекрасные новости: впервые в жизни благодаря своей привычке молчать я чувствовала себя радикальной нонконформисткой, а не скованной и подавленной.

В завершение Гарсия предупредил, что есть и другая теория, согласно которой сексуальные звуки возникли в рамках эволюции с конкретной целью. Он не вдавался в детали, поскольку был не согласен, но упомянул, что связана она с воплями обезьян.

Прежде чем обратиться к обезьянам, я отдала дань своему безмолвию — вернее, глубоко укоренившимся механизмам выживания. Все шумные телки в моем поселке станут кормом для пантер, а я буду тихонько делать детей возле очага.

Кончив злорадствовать, я отправилась в библиотеку. Нужно было разобраться, о чем говорил Гарсия.

Мой библиотекарь заслуживает награду за то, что даже глазом не моргнул, услышав мой вопрос: «Не могли бы вы помочь найти статью о копулятивной вокализации медвежьих павианов?»

Захватив несколько исследований домой, я изучила их за кухонным столом. Это была сухо написанная обезьянья эротика. Самки павианов, оказывается, издают во время спаривания ритмичные звуки, продолжительность и громкость которых зависит от того, насколько хорош партнер. Как полагают преданные своему делу исследователи, месяцами наблюдавшие за совокупляющимися павианами в болотах Ботсваны, этими звуками самка информирует о своей сексуальной доступности и привлекает потенциальных партнеров. Тем самым она достигает своей главной цели — потрахаться с как можно большим числом самцов. Это увеличивает шансы павианихи зачать от наилучшей спермы в стае, а облапошенные самцы с меньшей вероятностью убьют детенышей, поскольку все будут считать себя папашами. Любопытно, но больно далеко от спален Нью-Йорка и трахающихся в них Homo sapiens .

Для интерпретации этих сведений и понимания их значения для нас я связалась с Кристофером Райаном — автором книги «Секс на рассвете» об истоках человеческой сексуальности. Он убежден, что люди, как и павианы, от природы склонны к промискуитету, поэтому любовные стоны выработались у нас с теми же целями.

«То есть, по-вашему, женщина стонет в надежде, что ее услышат посторонние мужики?» — спросила я.

«Я не утверждаю, что женщина, издающая много звуков, думает при этом: "Только бы парни на улице услышали!" — объяснил Райан, — но возникло такое поведение наверняка для привлечения других самцов».

Может, поэтому муж никогда не жаловался на мое беззвучие? В глубине души, даже не осознавая того, он благодарен, что я не подстрекаю нашего соседа зайти и оплодотворить меня.

«А как же угроза хищников?» — спросила я. И пересказала тезис Гарсии, что всех крикунов разорвут на части гризли прямо во время соития.

«Тогда такой вопрос, — сказал он, — откуда взялась женская копулятивная вокализация у стольких видов приматов, постоянно имеющих дело с хищниками?»

Я не знала, что ответить. Очевидно, у павианов все в порядке — плодятся и размножаются, несмотря на беспечные вопли.

Райан говорил дело. Не то чтобы мне это было по душе (ведь у меня отнимали новообретенное бахвальство молчуна), но пришлось признать, что в чем-то он прав.

Все это занимательно, но даже если именно так и обстояло дело, все равно этого было недостаточно. Трудно себе представить, что все это оханье да аханье развилось лишь для того, чтобы заманить поджидающих за дверями спальни самцов.

Хотя Райан не слишком-то потворствовал молчунам, мне он приглянулся. Пока мы болтали, я упомянула другое исследование, зацепившее меня одной маленькой деталью. Статья была посвящена сексуальным звукам желтых павианов. Приматологи обнаружили, что они издают при копуляции те же крики, что и при дефекации, — не шучу, точь-в-точь такие же.

«Когда они испражняются, — сказала я Райану, — звуки такие, будто у них страстный секс».

«Как интересно», — согласился он.

Прочитав ту статью, я долго обдумывала ее и вскоре узрела еще один кусок головоломки. В конце концов, обезьяны не одни такие. Люди тоже пыхтят не только во время секса. Многие кряхтят, поднимая тяжелую коробку, открывая туго закрученные банки или бегая в спортзале. В голливудских фильмах часто раздаются звуки, которые зрители принимают за сексуальные, только чтобы в следующем кадре увидеть, как кто-нибудь перетягивает канат или пытается дотянуться до чего-то под кроватью. Да и в туалете мы тоже покряхтываем, как желтые бабуины.

Я рассказала об этом подруге, которая предпочла остаться анонимной. «Моя бы воля — вообще не издавала бы таких звуков, но куда деться», — призналась она.

Имело ли натужное кряхтенье в уборной общие корни с томными стенаниями во время секса?

Немало дней прошло, прежде чем я разыскала того, кто со знанием дела рассказал бы о происхождении кряхтенья. К счастью, и по этому предмету нашлись эксперты, с одним из которых я связалась.

Лоррейн Маккьюн исследует кряхтенье в Ратгерском университете с 1987 года. По ее словам, это физиологическая реакция на напряжение, появляющееся при нехватке кислорода. Происходит примерно следующее: «В условиях метаболической потребности активность межреберных мышц, способствующая увеличению объема легких, при выдохе приводит к рефлекторному сокращению гортанных мыщц, отчего возникает система под давлением, продлевающая экспираторную фазу дыхательного цикла и стимулирующая насыщение крови кислородом. Выдох с сокращенной гортанной щелью приводит к звуковой вибрации».

Перевод: в некоторых условиях звук раздается сам собой.

Теперь, с покряхтыванием вставая с дивана, можете смело заверять окружающих, что не ломаете комедию. Кряхтенье совершенно уместно — с напряженной-то гортанной щелью.

Маккьюн также заметила, что теннисисты часто отбивают удар с тяжелым выдохом, подавление которого может помешать игре. «Сдерживая пыхтение, — сказала она, — вы тратите ту энергию, которую могли вложить в удар».

Есть даже научная статья, подтверждающая тезис Маккьюн. Ученые из Небрасского университета в Омахе установили, что профессиональные теннисисты ускоряют мяч на 3,8 %, если пыхтят при ударе.

Когда я узнала это, мне стало завидно: гипотетически у тех, кто самоотверженно охает в постели, секс более пылкий.

В основном Маккьюн изучает освоение детьми языка, первым шагом к которому называет свое ненаглядное (и многими упускаемое из виду) кряхтенье. Представьте себе лопочущего младенца, который с нетерпением показывает на мячик в другом конце комнаты: «Гуу, гуу!» Исходя из такой перспективы, призналась ученая, ее нисколько не интересует, как этот гортанный звук — да-да, именно под его аккомпанемент мы ходим в туалет — разрастается до звукового секс-удара.