Мара Олтман - Тело дрянь. Донесения с фронта (и из тыла)

Вроде я легко понимаю, когда мне вешают лапшу на уши. Еще я легко распознаю сентиментальные нюни. И хотя эта история похожа на приторную драму о воспитании чувств, меня очаровала идея: зеркало, которое дает увидеть, как вас видят ваши друзья; то, что они хотят быть вашими друзьями не из-за идеального римского носа, а благодаря тому, что вы заряжаете их своим позитивом.

Мне надо было успеть на обратный автобус в Нью-Йорк, поэтому после сорокаминутной беседы под деревом мы наконец отправились в мастерскую Джона, чтобы я могла увидеть истинную себя.

Джон достал зеркало в желтой раме откуда-то из недр мастерской и установил его на архивном шкафу возле единственного окна.

«Как вы меня подготовите?» — спросила я перед тем, как взглянуть в зеркало. Момент был очень важным. Я хотела быть уверенной, что полностью готова.

«Ничего делать не надо. Просто наслаждайтесь».

Джон, наверное, был очень возбужден. Как только я встала перед зеркалом, он начал комментировать процесс. «Я вижу, что улыбка у вас натужная, — сказал он. — Надо быть собой, чтобы увидеть себя».

Я не могла улыбнуться. Сначала надо было привыкнуть, что я — не Жизель Бюндхен. Я не хотела об этом упоминать, но у меня была толика надежды на то, что я окажусь супермоделью. Ну хорошо, не Жизель так не Жизель. Я оказалась не похожа и на Отбивательницу Клёцек. Я оказалась человеком с ужасно кривым и миниатюрным правым глазом-бусинкой.

Почему мне этого никто не сказал раньше? Я могла получать от государства пенсию по инвалидности.

Джон стоял позади меня, наблюдая за тем, как я начинаю расстраиваться. «Но видите, какие у вас глаза живые? — сказал он в попытке спасти положение. — Так вы разговариваете с миром. Так работает ваше лицо».

Я пребывала в аду еще несколько минут, но тут все изменилось. Не знаю, правда ли я все поняла или мне просто хотелось быть среди 10–20 % продвинутых людей, которым по нраву изобретение Джона, но внезапно я, несмотря на свой уродский глаз, просияла.

«Вот, это настоящая улыбка», — сказал Джон. Он отметил, что я «лучусь» и наслаждаюсь сама собой. Как если ужинаешь с кем-то симпатичным.

«Вы видите себя в движении, — сказал он. — Вот чего вам не хватало: вашей энергии».

Тут я вспомнила, о чем говорил психолог Роберт Лэнган, когда мы беседовали у него в кабинете. «Вы все время находитесь в движении, — сказал Лэнган, — поэтому единственной правды не существует. Нельзя посмотреть в зеркало и сказать: «Наконец-то я стала самой собой».

Джон пытался показать мне именно это — динамичного и постоянно меняющегося человека.

«Если вы хотите только быть красивой, — сказал тогда Лэнган, — то это самоубийство. Вы застряли; это сдерживает вас».

Я продолжила смотреть в Зеркало Правды.

«Мне все еще кажется, что я странно выгляжу, но так приятно улыбаться», — призналась я.

«Заметьте, ваша улыбка становится все шире», — сказал Джон.

И как только он это сказал, я увидела: моя улыбка действительно стала шире.

Тут я пошла во все тяжкие. Стала корчить рожи своему отражению. Заметила глупую гримасу, от которой мой муж закатывает глаза (из любви и поклонения, конечно же), и несерьезную, которая ищет, с кем бы похихикать, когда на йоге кто-то вдруг случайно пукнет.

Но Джон меня так сильно направлял, что я стала переживать: вдруг это эффект плацебо?

«Может, вы мне внушаете все это своей речью?» — спросила я.

«Я с другими так же разговариваю, и им все равно ужасно не нравится», — ответил Джон, смеясь.

Это был грустный смех — смех недооцененного человека.

Джон отвез меня к автобусной остановке. Может, я увидела что-то в Зеркале Правды, может, и нет, но Джону удалось изменить мой взгляд на вещи. Попытка понять, как я выгляжу, через изображение — это как, держа в руке конфетку, узнать, какая она на вкус. Мое лицо многолико — как и у всех людей.

Лица оживляются, становятся уникальными и красивыми не от того, как они выглядят, а от того, как ими управляет человек. Неудивительно, что замерший кадр фотографии и затвердевший взгляд в зеркале, где я хочу увидеть красоту, но вижу лишь недостатки, оставляли меня в смятении и неуверенной в себе.

Я стояла на парковке, ждала автобуса, чтобы он отвез меня домой. В отличие от Нью-Йорка, здесь не было бесконечных отражающих поверхностей. В Нью-Йорке куда ни взглянешь, везде замечаешь себя боковым зрением и постоянно оцениваешь. В Розендейле вокруг лишь природа: ветер касается кожи и помогает почувствовать свои изгибы, а не измерить или классифицировать. Мимо уха пролетела муха. Прядь волос пощекотала нос. Солнце согрело щеки. Я вспомнила, каково это — быть внутри тела, а не наблюдать за ним.

Разглядывая себя в зеркале, я кривляюсь — глаза навыкат, поджатые губы, брови сходятся на переносице. Я не отдавала себе отчета в этом, пока однажды не оказалась у зеркала вдвоем с подругой. Мы оценивали свой внешний вид перед тем, как выйти в город поужинать. «Что у тебя за фигня с лицом?» — спросила она.

Я знала женщин, которые делают зеркальное лицо (зрелище казалось мне смехотворным), но никогда бы не подумала, что я одна из них, поэтому сразу перешла к обороне: «Ничего, а что за фигня у тебя с лицом?»

Она шутливо передразнила меня, изобразив фирменный взгляд главного героя фильма «Образцовый самец». Я натужно рассмеялась, а сама в триллионный раз с момента рождения пожалела, что в жизни нет кнопки перемотки.

В конце концов, моя подруга задала справедливый вопрос. Действительно, что за фигня с лицом? Отчего зеркало заставляет меня и других женщин неосознанно вести себя так, будто мы подиумные манекенщицы?

Чтобы разобраться в этом, я обратилась к Дженнифер Дэвис, профессору социологии Университета Джеймса Мэдисона и ведущему эксперту по дакфейсу — распространенной гримасе на селфи и ближайшему родственнику губок бантиком при зеркальном лице.

«О да, зеркальное лицо», — сказала она так, будто речь шла о близком друге, с которым недавно посплетничала. Она рассказала, что показывая зеркальное лицо, мы подгоняем свои черты под общественные стандарты красоты. «Вы изображаете карикатуру на женственность, — сказала она. — Надуваете губы, делаете щеки впалыми, скулы острее, морщины незаметнее».

Меня даже впечатлило, сколько всего я умела делать. А я ведь даже не причесываюсь.

«Это не намеренно, — сказала она. — Культура вписывает себя в наши тела».

По предположению Дэвис, зеркальное лицо менялось от эпохи к эпохе, отражая людские предпочтения. «В 1920-х женщины могли соблазнительно подносить сигарету к губам», — объяснила она.