Мара Олтман - Тело дрянь. Донесения с фронта (и из тыла)

Еще одна проблема с зеркалом в том, что мы все, сами того не зная, принимаем красивые позы. Прячем двойной подбородок, втягиваем живот, выставляем бедро. Но одной случайной фотографии хватает, чтобы разрушить всю эту тяжелую работу и заставить нас сомневаться в своей внешности. Я думала, что мои руки — тоненькие клюшечки, пока меня не сфотографировали с неожиданного ракурса, так их запечатлев, что я потом целый месяц просыпалась в холодном поту.

Фото, как и зеркала, тоже рассказывают лишь часть правды. В зависимости от освещения, фокуса и размера стекла в объективе наши изображения на фотографиях искажаются.

«Так что более правдиво?» — спросила я у Рутледж о двух носителях.

«Правда — субъективное слово, — сказала она. — Зеркало более комфортно для вас самой, но фотографии показывают, как вас видят другие».

«Фу-у!» — ответила я.

Я поразмыслила о том, что мне сказала Рутледж, и решила, что мне такое не подходит. Я не выгляжу как на фотографиях. Этого не может быть. Необходимо еще одно мнение.

Я связалась с Робертом Лэнганом, психологом, который занимается «теорией себя». Я отправилась к нему в офис в Верхнем Ист-Сайде и села на диван, где, наверное, многие клиенты плакали из-за супружеских измен или признавались в том, что они «брони» — любители сериала My Little Pony. Я хотела понять, как я на самом деле выгляжу и могу ли увидеть себя настоящую. Я предупредила Лэнгана, с какими вопросами я приду, но ситуация почти сразу вышла из-под контроля. Мы обменялись любезностями и погрузились в экзистенциальные вопросы.

«Конечно, мой нос — это часть меня, но нахожусь ли я внутри него или смотрю на него снаружи? — сказал он об отражении в зеркале. — Я внутри, но также и снаружи. Снаружи нутра. Внутри наружности».

Пришло время пришпорить этого товарища. Я спросила, как взять себя в руки и увидеть настоящую версию себя. «Я просто хочу увидеть то, что есть на самом деле», — сказала я.

Он прижимал растопыренные пальцы ко лбу, пока говорил, будто извлекал ими мысли из сознания. «Когда вы пытаетесь увидеть то, что есть на самом деле, — сказал он, — то быстро понимаете, что это невозможно, ведь в зеркале за минуту отражается до 252 выражений лица».

Он поднял левую бровь. «И какое из них — вы?» — спросил он провокативно.

Хороший довод, но у меня был прекрасный ответ. Я сказала ему, что, конечно же, из 252 выражений лица ассоциирую себя с самым привлекательным.

«Но если уродливое лицо фальшиво, — сказал он, — то фальшиво и симпатичное».

Мне стало казаться, что главная цель теоретиков — нанести мне моральную травму.

Сначала Рутледж сказала, что я похожа на свои фотографии, теперь Лэнган утверждает, что я выгляжу как мое отражение в зеркале, когда я заметила свой первый волос на подбородке — с лицом, перекошенным от ужаса и горя.

«Черт возьми», — сказала я.

Почему все эти люди не могут просто поддержать меня?

«Человек видит со скоростью шестнадцать кадров в секунду, — сказал Лэнган. — Если выбрать один кадр, в нем будет моментальная правда, но только движение позволяет сложить единое целое».

В целом он сказал, что себя никак нельзя увидеть, потому что в каждом из нас много «себя», и все равноценно правдивые. Я никогда не узнаю, как выгляжу, потому что есть много разных «меня».

Короче, стало понятно, что тут нужно третье мнение.

На этот раз я подошла к вопросу с другой стороны: я решила узнать, как все устроено в мозгу.

Я нашла нейроученого Джулиана Кинэна, который занимается сознанием и написал книгу «Лицо в зеркале: откуда мы знаем себя». Это навело меня на мысль о том, что видение себя зависит от мозга, а не от зрения. Как только мне удалось связаться с Кинэном, я сразу перешла к главному вопросу: «Существует ли способ достоверно увидеть себя?»

«Нет», — сказал он. Он сказал это так многозначительно, что я на секунду отодвинулась от трубки. «То есть надо лет двадцать медитировать в пещере, чтобы все старые знания о себе выветрились». Он также предположил, что с этим может помочь травматический ушиб мозга (нет уж, спасибо!) или крупная доза галлюциногенов (ну, может быть).

Дальше он объяснил мне психологический феномен под названием «нисходящая обработка». Нисходящая обработка — это когда нечто уже присутствует у нас в голове: верование, отношение, ожидание — и отражается на нашем восприятии окружающего мира. Людям кажется, что холм более крутой, когда у них за спиной тяжелый рюкзак. Чем глубже чья-то депрессия, тем мрачнее его картина мира. То, как мы видим себя — наше собственное отражение, — также окрашено таким образом.

«Поэтому у изображения, которое вы видите, есть тридцать четыре года всякой фигни на заднем сиденье, — сказал он, — и каждый раз, когда вы видите себя, вы нажимаете на педаль тормоза, машина тормозит, и мусор вылетает на переднее сиденье».

«Типа гадостей, которые мне говорила тренер по чирлидингу?»

(В старшей школе я была в унисекс-команде по чирлидингу, и тренер однажды сказала мне, что я набрала слишком много веса и если я наберу еще хоть полкило, то мне нельзя будет делать трюки, а то сломаю какому-нибудь мальчику шею. На протяжении следующих лет я смотрела в зеркало и видела только жир, жир, жир.)

«Да, — сказал он, — и вопрос о своем лице вы задавали всю жизнь. Выгляжу ли я как мама? Симпатичная ли я? Буду ли я выглядеть лучше, если выщипаю брови? Не важно, на чем именно, но мы все на таких мелочах фокусируемся очень долгое время».

Странно: как я могла смотреть на отражающую поверхность — что-то осязаемое и твердое — и не видеть свое изображение? Я хотела убедиться, что правильно его поняла. «То есть мы — это не те, кого мы видим, когда смотрим в зеркало?» — спросила я.

«Нет, и вероятно, что даже близко не стоим, — ответил он. — Возможно, когда вам было два годика и вы смотрели в зеркало, тогда вы видели себя, но после этого — нет. Слишком много знаний и опыта».

Оказалось, Кинэн не врал. Существует целое направление исследований, доказывающих, что мы не умеем себя достоверно видеть. Читая их, я чувствовала себя отмщенной, но все же беспокоилась. Фигня какая-то.

Николас Эпли, профессор бихевиоральной психологии Чикагского университета, считает, что мы необъективны в оценке своей внешности. Для проверки этой гипотезы он сделал фотопортреты 27 человек и отредактировал их. Получилось, помимо оригинального портрета, по пять фотографий, где герои были приукрашены на 10, 20, 30 % и так далее, и по пять уродующих с тем же интервалом. Для этого он скрестил получившиеся портреты с фото очень красивых людей — и людей, страдающих от деформации лица. Потом люди с изначальных фотографий приходили в лабораторию и должны были выбрать из 11 фотографий свой портрет.