60 лет-не возраст №5-2008

Закрыв крышкой, тушить голубцы 20 минут. Подавать на стол, полив соусом, в котором они тушились, и посыпав мелко нарезанной зеленью.

Маргарита Ломунова

Игорь Северянин. Когда-то это имя гремело в России.

Славе поэта способствовал и его исполнительский дар, ведь он был одним из основоположников так называемых «русских реситалей» — выступлений со своими стихами в концертных залах. Не случайно его считали соперником Маяковского на эстраде

Неужели это Игорь Северянин? Еще в Ленинградском университете на филологическом факультете я слышала о нем лишь одно — эгофутурист. А в качестве подтверждения нам приводились строки, ставшие «визитной карточкой» поэта: — «В шумном платье муаровом ты такая эстетная…» и, конечно, «Ананасы в шампанском…»

И мы, студенты филфака, довольствовались этими искристо-звенящими «поэзами» Северянина. Мишура скрывала его истинное лицо. А ведь на раннем этапе творчества, после выхода первой книги поэта «Громкокипящий кубок». Александр Блок заметил: «Это настоящий, свежий, детский талант Куда он пойдет, еще нельзя сказать».

Конечно, и у Корнея Чуковского было основание высказаться о самой манере письма поэта так: «Его стих остроумный, кокетливо-пикантный, жеманный, весь как бы пропитан… воздухом кабаре… Но все же стих его волнующе-сладостен».

Была, была эта «волнующая сладость» в его стихах! Да и сам Северянин был от себя без ума. Еще бы! На одном из вечеров в Политехническом зал, полный молодежи, выбрал из троих поэтов: Маяковского, Бальмонта и Северянина — именно его, назвав Игоря Северянина «королем поэтов».

Он громко заявил о себе в среде буржуазного Петербурга в самый канун Первой мировой войны. Аршинные буквы афиш кричали о его выступлениях, собирая в залах множество поклонников и поклонниц. И Северянин выходил на эстраду, надменный, неприступный, с лицом цыганского барона, в узком черном сюртуке, руки за спиной или скрещены на груди, в петлице неизменная орхидея. Начинал загробным баритоном, варьировал им. Зал, затаив дыхание, слушал чеканные строки, зовущие к любви, веселью — и уже словно не было ужасов войны…

Во всех поступках Северянинa сквозило желание во что бы то ни стало выделиться. Он сразу объявил себя футуристом, но прибавил к этому слову местоимение «эго» — свидетельство личной независимости. И более всего сам способствовал шуму вокруг себя. В прологе к первой книге писал: «Я прогремел на всю Россию, как оскандаленный поэт» И небрежно бросал в публику:

То был вызов обществу. Поэт выбрал для себя маску и закрывался ею. Так возник миф о Северянине, которого мы толком и не знали. В эпатаже, самолюбовании заключалась и ирония над самим собой. Еще в 1916 году В.Брюсов заметил: «Не всегда легко различить, где у Игоря Северянина лирика, где ирония».

И опять-таки первым, кто разглядел под накипью душу настоящего поэта, был Блок, подписавший свою книгу Северянину так: «Человеку с открытой душой». Да и в молодости у Северянина были чистые, яркие строки. А как пронзительно писал он о природе! Мишура же сразу слетела, когда судьба вдруг оторвала его от России. Русская эмиграция — всегда горестный, горький разговор…

Родился Игорь Васильевич Лотарев (Северянин — псевдоним, навеянный любовью поэта к северу) в Петербурге, где и прожил до десяти лет. Семья владела домом на Гороховой улице. Будущий поэт рос, окруженный бониами и гувернантками. Но в 1896 году отец расстался с матерью и увез сына к родственникам в Череповецкий уезд. Там Игорь закончил четыре класса реального училища.

Он — и торговля? Нет, это была не его стезя! И в 1904 году Игорь вернулся к матери, жил с ней в Гатчине, а на лето уезжал в эстонское местечко Тойла, на берег Балтики.

Именно тогда он полюбил Север, а может быть, отчасти придумывал его, как придумывал свой мир, столь далекий от реальности. И ведь сам признавался в этом: «И чтоб не лгать реально — вот досада! — фантазно лгу». Называл себя «царем страны несуществующей». Когда Европа была охвачена мировой войной, Северянин удалился в царство грез. — вымышленную страну Миррелию — «Кроме звезд и Миррелии ничего в мире нет». Само слово «Миррелия» поэт образовал от имени своего кумира, поэтессы Мирры Лохвицкой.

Но где же были его истинные мысли? Мысли человека отнюдь не легкомысленного?.. Да и за придуманной маской в его стихах улавливалось ощущение боли. Поэт писал о том, что мучается, «заплутал, точно зверь, среди тревог и поэз». И вот уже в самих стихах звучат иные ноты:

Он всегда отстранялся от политики и, более того, подчеркивал это. Для Северянина существовал только один критерий — нравственность. Он выступал против фальши, бездушия, невежества. Для него жизнь одного человека была дороже всех сокровищ мира. Не случайно Блок заметил, что Северянин словно продолжает мысль Достоевского о том, что счастье невозможно построить на слезах и крови. А на упреки в пошлости поэт отвечал так:

В 1918 году, как всегда, он уехал на весну и лето в Эстонию (тогда принадлежавшую России), в прибалтийское местечко Тойла, вместе с женой, поэтессой и переводчицей Фелиссой Круут. И вдруг — как гром среди ясного неба — оккупация немцами Прибалтики, образование самостоятельной республики Эстония. Северянин отрезан от родины, от России. Это даже не удар, это трагедия.

Как он будет жить без «крылатой» России, в великое будущее которой так веровал?.. Да и могла ли иссякнуть его любовь к родине?.. Он и не скрывал ее, всегда считал себя русским поэтом и гордился этим. И с годами боль по России все возрастала. Поэт всячески старался отдалить себя от эмигрантской среды: