Ирина Чеснова - Малыш: мамино счастье

Рекомендуемые наказания:

Правила наказаний

• Наказание должно быть:

– своевременным (и следовать СРАЗУ после нарушения запрета, нельзя применять наказание с отрыве от содеянного, ребенок должен понимать, за что его наказывают);

– неотвратимым (ребенок должен знать, что за нарушение правил его ТОЧНО накажут, а не будут бесконечно грозить «сейчас накажу» и ничего при этом не делать);

– справедливым (именно за дело, а не потому, что мама не в духе).

• Наказаний не должно быть много: вседозволенность портит ребенка, но и взыскание за малейшую шалость калечит не меньше (приводя к несамостоятельности, отказу от инициативы, неумению принимать решения).

• Наказания не должны пугать, унижать, причинять физические и моральные страдания.

• Наказание самим фактом своего вынесения искупает вину «преступника»: с момента наказания его поступок стерт, забыт, прощен навсегда.

• Наказание – не самоцель. Цель – передать серьезность и непререкаемость родительских требований и семейных правил; дать понять, что так, как поступил ребенок, поступать нельзя (и почему нельзя); показать, как надо действовать.

Бить или не бить?

Однажды я слушала исповедь. Это очень тяжело, скажу я вам. Тяжело не потому, что мне трудно выслушать человека и поддержать его. Вовсе не трудно, наоборот. Тяжело, потому что понимаешь: человек выбрал тебя, чтобы покаяться, признаться в самом сокровенном. Именно тебя! И ты обязана пропустить через себя его горе, найти правильные слова, дать надежду. Это вдвойне тяжело, потому что ты сама не праведница. Тебе тоже знакомы эти муки совести, и ты заново переживаешь все то, от чего, казалось, уже освободилась…

С Полиной мы познакомились на детской площадке. Она была очень приятная, спокойная, улыбчивая, но главное – пристально наблюдала за передвижениями своих двоих детей, а не болтала с другими мамами на скамейке. Именно это меня в ней и покорило.

Наверное, она очень хотела выговориться. Ведь то, в чем она мне призналась, не скажешь ни мужу, ни маме, ни тем более свекрови. Даже с любимой подругой не поделишься – потому что больно и стыдно. Близким людям не исповедуются, они потом всегда будут живыми свидетелями твоих грехов. А мне, как случайному попутчику, наверное, легче было излить душу.

– Я до сих пор чувствую себя очень виноватой перед Сережей, – как-то сказала Полина, кивком головы указывая на пятилетнего сына.

– За что? – не поняла я.

– Мне кажется, я покалечила его…

– Да ты что? Как?

– Был в моей жизни очень позорный период. Только-только появилась дочка, и в меня как будто что-то вселилось. Я была сама не своя.

– Депрессия?

– Наверное. Но это было такое агрессивное состояние, что и депрессией-то не назовешь. Я была вся издерганная, вымотанная, и мне хватало одного Сережиного писка, чтобы выйти из себя. А от его капризов я становилась просто невменяемой, готова была вытрясти из несчастного трехлетнего ребенка всю душу.

– Ты на него орала?

– Я его била…

Она сказала это тихо и просто. И мне стало не по себе от этой ошеломляющей откровенности. Такие тайны хранятся за семью печатями, и нужно иметь огромное мужество, чтобы вытащить их на свет божий.

– Била? Рукой по попе?

– Где придется и чем придется. Тряпкой или, например, детскими колготками.

– Когда капризничал?

– Нет, когда нудно ныл. Или не слушался. Или когда делал что-то запрещенное. И меня дико это бесило: знает ведь, что нельзя, но все равно делает…

Полина опустила голову. Было видно, что она пытается сдержать слезы.

– В эти минуты меня просто разрывало от ярости. Я не могла остановиться… А он кричал: «Мама, не бей меня, не бей, хватит!»

Она все-таки заплакала. И я заплакала вместе с ней.

– Я знаю, что мне нет оправдания. Ты не представляешь, как я себя ненавидела после таких моментов. Кто я такая, кто дал мне право поднимать руку на ребенка, который слабее меня, который не может за себя постоять? Кто я после этого?

Она затравленно посмотрела на меня, как будто ждала, что я отвечу. А я не знала, что сказать. Легко осуждать мать, ударившую ребенка. Это так просто – судить человека за явный проступок. Но ведь покаяние, искреннее, мучительное, разве не дает оно право на прощение? Неужели даже признав ошибку, раскаявшись, нужно и дальше жить со сжатым сердцем и чувством вины?

– И долго это длилось? – спросила я.

– Полгода. Может, чуть меньше. Не каждый день, конечно. Несколько раз в месяц меня накрывало.

– А потом?

– Потом я поняла, что, если не остановлюсь, потеряю сына. Он уже стал меня бояться. И никакие поцелуи и объятия не растворяли этот страх. Натворит что-нибудь и бежит ко мне: «Мама, только не ругайся!» Боялся попросить меня лишний раз о чем-то. Как-то позвала его обедать и вышла из кухни. Прихожу, тихо сидит над тарелкой. «Почему не ешь?» – «Ты мне ложку не дала». Я чуть не завыла. А потом дала себе слово, что больше никогда не сделаю своему мальчику больно.

Она замолчала. Я посмотрела на Сережу, который катался на качелях и радостно кричал: «Мам, смотри, я лечу-у-у». Замечательный мальчуган с длинными ресницами и ямочками на щеках. Не задира и не драчун. Такой восторженный ребенок, который смешно опекает двухлетнюю сестру и безумно привязан к маме. Почему она считает, что покалечила его?

– Мы все не без греха, – наконец, ответила я. – Но вы с Сережей так сильно любите друг друга. Он тебя давно простил. Я знаю, что очень сложно прекратить винить себя. А забыть такое вообще невозможно. Но надо перевернуть эту страницу и жить дальше. Нельзя, чтобы случившееся давило на ваши отношения, омрачало их. Наверняка, Сережа все плохое уже забыл, детская психика, сама знаешь, гибкая очень.

– Да-да, я понимаю, – шепотом сказала Полина. – Но ты знаешь, что страшно?