Ольга Резниченко - Пустоцвет

В итоге победило бы его истинное отношение: или принял, или бросил.

И снова... я нахожу себе оправдание: не могу же сразу... с порога, каждому, кто западет мне в душу, выпаливать все свое самое потаенное? Болезненное? Сокровенное?

"Каждому"... То еще сказала!

Будто это так легко?! Будто таких много... было и будет?!

Отгораживалась и сейчас отгораживаюсь от всего вокруг: от мира, от общества - толстенной, непробивной стеной.

А Пахомов - это... исключение. То еще исключение, ведь за плечами "бурановская школа"... и трагедия, что убила все живое внутри меня.

Убила... - по крайней мере, так мне казалось... до встречи с Костей.

Но нет - ошиблась: среди пепла было разодранное, но еще живое сердце. А теперь ему тоже... предстоит умереть.

***

И, тем не менее... наступает очередной холодный, жуткий, полный боли и слез, вечер. Краски сгущаются. Эмоции - накаляются.

Чувство разлуки, тоски вновь накрывает, режа, кромсая всю заживо изнутри. И всё, как первый раз. И всё, будто нет воздуха в комнате... без него - нечем дышать. Не как жить, нет сил терпеть... и существовать далее. Капля за каплей - и сосуд мой пуст. Песочные часы себя исчерпали.

А потому... беру в руки телефон. Всё, как всегда... за последние несколько недель. Отключить блокировку, забраться в меню, найти его номер... Цифры, которые уже знаю на память. Имя контакта... которое уже тысячу раз менялось... от "Костенька" до "мерзкий гад" и обратно...

Но в этот раз я смелее. Решительней. Отчаянней и безрассудней.

Зажать кнопку вызова.

Гудки... Долгие, жгучие, жуткие, режущие до кости своей неизвестностью... безучастностью.

И вдруг щелчок. Перебой, перемены. Но вместо родного голоса - надрывный писк, ритм умирающего сердца, вторя коротким, сброшенного вызова, переливам.

Тишина.

Прострация. Ужас. Смятение... и сомнения...

Жалящие минуты не менее колючих за и против.

Решаюсь. Отчаянно, трусливо, безрассудно решаюсь. Опять зажать кнопку вызова, взывая к палача вердикту.

Опять тишина. Убийственные, сводящие с ума мгновения выжидания - и вот оно жуткий, мерзкий писк. Совсем иной, чем даже который был прежде. Долгий, пронзающий, а затем не менее гнусный женский голос, разрывая мое сознание, душу... и надежду в клочья: "Абонент временно недоступен. Перезвоните позже..."

Резво, испуганно отбиваю звонок, будто кто увидит, услышит... узреет мое падение. Мой позор. Мое... уничтожение...

Выпустить из рук свой приговор...

Слезы рекой по щекам - а в груди дыра, что воем пустоты и спиралью обреченности тотчас стала закручиваться, рождая всепоглощающую черную бездну.

***

Не знаю, как дожила до утра. Как в сон провалилась, не помню. Измученная, растоптанная, растерзанная. Но вера еще стойким солдатиком, отважным партизаном, патриотом, теплится во мне. А потому - не успела и глаза продрать, как тотчас кинулась искать телефон. Собрать части на полу, включить - и живо отыскать номер. Нажать на вызов.

И снова гудки... пустые, жгучие, безучастные... вот только уже никто не норовит прерывать их ход. Полнейшее отрицание, игнорирование, плевок. И так... пока система оператора не решит, что хватит... хватит измываться... на собой, над Ним, и над всей вселенной в целом, рождая при этом очередную глупость вместо трезвости, собранности и любимой, твердокожей, циничной... рациональности .

***

Ничего больше не хотелось. Ни в этот день, ни вообще... когда-либо.

Пусто... слишком пусто стало на душе.

Набрала Сальникова: хотела передать через него Науменко, что на работу не явлюсь - "заболела" - впервые совру, дабы увильнуть от службы, от обязанностей.

Но... не дал...

Какие-то странные шутки, невероятный подъем настроения. Чушь какая-то про операцию, про Казанцева, про шлюх. Что мне все это очень понравится, так как Науменко выступит сутенером.

В общем, не слышал меня Виталя... и все мои попытки хоть как-то перебить его тираду, пробиться сквозь сумасбродную реку приторного веселья, свелись на нет.

- Так че, едешь? - наконец-то выпаливает это юмористическое "радио".

- Еду-еду, - грубо, обижено рыча.

***

- И что ты там мне втесывал? - гневно зарычала я, бросив свою сумку на стол Сальникову. Присесть на стул напротив него. Замученный, туманный взор обрушила негодяю в лицо.

Улыбается:

- А ты, по ходу, опять, что ли, бухала? - заржал.

- Ты меня для этого из дома вытащил? - гаркнула я озлобленно.

- В смысле? - оторопел, округлив очи. - Так-то рабочий день!

- Я же говорила: заболела! - вскрикнула в сердцах, и тут же поморщилась - башка реально раскалывалась, как после жестокой пьянки.

Захохотал язвительно:

- Слышишь, подруга, мы с Науменко так каждый понедельник больны. Да и не только мы. А некоторые - и того чаще. Так что выпей таблеточку и приди в себя. Тем более сегодня. Будешь со мной в карауле сидеть. Хотя бы посмотришь, как это...

- А Серега че, уже плохой "сосидетель"? - саркастически грызу.

- А Серега, я же тебе уже объяснял, еще по телефону, с Казанцевым будет! У Романа операция намечается. Дело то еще! И то, повезло просто, что его этот... Шушваль попал в столь "теплую" компанию. Если выгорит - те еще задницы поджарим.

- Ох, уж мне этот Роман! - слегка запаздывая, тормозя, гаркнула в сердцах я.

- Че это? - обомлел. Но тотчас серьезность смела улыбка. - Только не говори, что ты это с ним... квасила - нам он трезвый нужен!

- Не дождетесь! - рычу недовольно.

- Не дождемся трезвого, или вашей... - затыкал, замыкал пальцами, сдержано, но не без пошлого намека, пальцами, - состыковки.

- Слюни подотри, - гаркнула злобно. - И Казанцеву тоже!

- О-о-о, - взревел вдруг, скрививши недовольную, полную раздражения, мину. - Понятно... Мужики - козлы... и как земля нас, таких уродов, носит.

- Я такое не говорила, - язвлю.

- Да по роже видно! - невольно вскрикнул. - Небось, бросил какой - и началось. Потому вся такая... он уже сколько времени... помятая, разбитая... Была красавица, а стала... книга потрепанная.

- Да иди ты на хрен! - гневно, обиженно взвизгнула я и тотчас сорвалась с места.

Разворот - и помчала к двери.

- А че я такого сказал?! - гневное, отчаянное вдогонку.

Но не подался за мной...