Алексей Суслов - Подслушанная страсть

-Женщина, зря вы его успокаиваете, – хрипло начал кавказец-капитан, бросая окурок в лужу. – Его бить надо, а не задаривать погремушками!

Мать, зло взглянув в его сторону, хотела что-то сказать, но промолчала.

-У нас на Кавказе, за грубые слова в адрес уважаемого человека задницу очень долго отучивают сидеть. – Капитан ещё добавил, что избалованный ребёнок – наказание для родителей.

Женщина, приподнимая сына с тротуарной брусчатки, ненавистно бросила:

-Вот и езжайте в свои горы, а наших детей не трогайте!

Младший сержант дёрнул напарника за рукав формы, призывая проявить умеренную сдержанность и сохранить доброе лицо правоохранителя. Капитан так дал рукой по заду машины ДПС, что слепой старик, идущий с собакой-поводырём, забрёл в широкую лужу, проклиная еврея-отца и румынку-мать, зачавших его в внебрачном блуде.

Из «фольксвагена» пошёл настойчивый стук. Сняв брезент, полицейские ждали, когда Митя трясущимися руками откроет дверцу и вылезет для разбирательства.

-Я отвратительно себя чувствую, – слова Мити путались как следы испуганного зайца. – Но готов всё объяснить. Дело в том…

Капитан достал наручники.

-Мы с трусами не разговариваем. Давай живее руки, в отделе разберёмся, что ты за фрукт.

На Сорокина, 47, в обветшавшем здании УВД, в прокуренном кабинете №3 Митю ждала та самая девочка-инвалид, несостоявшийся наезд на которую отправил его в эти мрачные стены. Протокол составляла измученная ночью с постоянными вызовами на происшествия женщина с красивой фигурой, но плохим лицом, на котором, к тому же, отразились отпечатки тяжёлой семейной жизни.

-Вартан, может у этого гражданина горе какое? Он же трезв, хотя и мало что соображает, – обратилась к капитану хозяйка кабинета, откладывая заполненный протокол в сторону.

-У всех горе: то жена не дала, то младший спиногрыз бросил учиться… Ты, Света Световна, не дави на жалость – видел я таких горемычных и хорошо помню, как один из этих самых ломал мне нос только за то, что я остановил его за превышение скорости до 120, в то время, как он спешил отпраздновать кончину тёщи…

Светлана устало глянула на Митю, словно тот был приговорён к высшей мере наказания. Окончив школу милиции с отличием, она мало научилась понимать смысл действий своих сослуживцев. Зная капитана Вартана Срапяна как человека с невыносимым характером, который изрядно потрепал нервы трём его русским жёнам, женщина в который раз убедилась, что рядом с ней много случайных людей.

-Запереть его дня на три и пускай подумает, как трепать нервы сотрудникам полиции, – подвёл итог капитан.

-Ладно, будь по твоему. Но не проси меня, чтобы я помогала тебе в этом деле. У меня своих проблем хватает.

Срапян заспешил в прокуратуру за орденом об аресте. Мысленно он видел себя обладателем кругленькой суммы на счету банковской карты, полученной от родственников этого Мити, чья фамилия упорно не желала сохраняться в памяти Вартана. Зато, как idea-fix, мечталось о достроенном доме и отправленной на лечение в Армению матери.

В камере удушливо едко пахло мёртвыми тараканами. На лавке, у исписанной неизвестными чернилами стене, сидели двое человек, замолчавших при виде входящего. Один из них был внушительной комплекции и на целую голову превосходил сидящего справа.

-Кто таков? – громогласно рявкнул здоровяк,снимая кепку с гербом СССР на козырьке.

Митя назвался.

-Срапян подсуетился? Он может.

Здоровяк сказал, что лучше его называть по отчеству – Гаврилыч, и пожал руку Мите. Про соседа своего поведал, что зовут того «еврей Рабинович», и что «он скуп не от добра, а от обиды». Сам Рабинович голоса не подавал, чистя ногти тонким прутиком от веника.

-Слушай, Митяй, мы тут с коллегой размышляем о сущности женщины. Я считаю, что за каждой бабой нужен серьёзный круглосуточный надзор, а Рабинович, как и вчера за столом в ресторане, утверждает обратное: что баба – она и не баба, которая зависит от мужа, а женщина – со своими претензиями на осуществление мечты. Но какая у неё может быть мечта, как если только не видеть пьяным мужа и нарожать детей, чтобы было кому стакан воды к одру подать? Ты что думаешь?

Митя сел на лавку, скрестив вытянутые ноги. Болел затылок как отголосок рукоприкладства капитана. О чём говорит этот Гаврилыч? О бабах-женщинах, о мечте, об одре. Куда ему с больной головой забираться в такие дебри.

-Гаврилыч, у меня есть подруга, её зовут Кристина. Я не знаю, какая она баба, но одно утверждать могу: без такой женщины я не вижу своего существования. Твой Рабинович стопроцентно прав на счёт мечты: без мечты женщина пуста и безвольна; если бы твой знакомый мент не отбил часть моего сознания, я бы много чего мог сказать на эту тему. Просто, работа на бирже приучает человека видеть жизнь насквозь.

В камере потемнело от нашедшей тучки.

-Биржа, – в улыбке обнажил плохие зубы Рабинович. – На ней я прожил лучшие пятнадцать лет. Такие суммы всевозможных валют не сможет осилить не один человеческий разум по отдельности, и только команда способна двигать горы как ей захочется.

Гаврилыч как озабоченный состоянием пациента врач взглянул на еврея. Вчера они отмечали 50-летие Рабиновича, одаривая его комплиментами за нерастраченное здоровье и цветущий оптимизм. Юбиляр мало пил, но много говорил, однако, речи о бирже не велось. Тема денег мало интересовала Гаврилыча – он предпочитал трепаться о любви, ведь эта тема была неисчерпаемой.

-Послушайте меня. Однажды, в своё 25-летие я, увеселённый бутылкой коньяка в кругу друзей, встретился на улице с одной бабёнкой, дышащей на ладан от голода и бог весть ещё чего. Она была худа; нет, она была тоща как вот этот мой мизинец. Попросила мелочь, я рассмеялся и сдуру ляпнул ей: а как насчёт натуры. Деваха, уже почувствовавшая щедрое вознаграждение за своё костлявое тело, не думая, согласилась. Я, дурак, потащил её в пустыри, бросил сумку с продуктами, пахнущую настоящей колбасой, сыром и бужениной высшего сорта. Пока раздевал ту деваху, я кончил. Такое бешенство напало на меня, прямо как бес вселился. Я хожу с места на место, а она смотрит на сумку, давится слюной и молчит. Достаю я продукты, даю ей. Верите, братцы: более благодарственного взгляда я в жизни не видал. Да, Рабинович, команда может двигать горы, но и человек, в минуты душевной восторженности, тоже способен на такое. Ради сытого взгляда той девицы я сумел бы пойти в любое пекло, во всякое ненастье.

Рабинович убрал чёлку со лба и сказал:

-Но ведь ты её едва не трахнул…

Гаврилыч вздохнул:

-Кто без греха… Сразу, как увидел её, возникла напасть удовлетворить своё желание: в каждой ущербности я находил нечто возвышенное, неземное. Бодлер, он тоже… Молод я тогда был, мало чего в жизни видел: работа геологом в бесконечных экспедициях, неподъёмная писанина в казематах института… Выпил… как кровь после этого не взыграет… Сейчас радуюсь, что ничего не состоялось – не взял лишнего в душу… После, несколько раз видел я эту девчонку – она шла с кавалером под ручку, вела интимный разговор, но когда заметила меня – опустила голову, сжала губы, как бы извиняясь за прошлое…