Эдуард Лимонов - Коньяк Наполеон

- А! - Воскликнул я, У него в апартменте?

- Нет, у соседей но лестничной площадке. Какой-то молодой пары. Я их не знаю. Абрамов пришел в гости к соседям Щнесрзона. Они поужинали, выпили, позже зашел Шнеерзон. Тоже сел к столу, выпил, все вроде миролюбиво. Потом страсти накалились, стороны разругались, И Шнеерзон стал требовать с Абрамова эти пять или три тысячи долларов, Абрамов высмеял его и сказал, что никогда не хуя ему денег не отдаст. Шнеерзон убежал к себе, взял револьвер, вернулся к соседям и пристрелил Сашку Абрамова... Нет больше Сашки Абра-мова.

Физиономия Кирилла сияла. Он любил ужасные происшествия, а его образование, начитанность и насмешливость всегда помещали Кирилла в отдалении от проблем и страстей эмигрантской массы. Он, как и я, впрочем, смотрел на них, как исследователь на курьезное пле-мя, обнаруженное в закрытой от мира долине Новой Гвинеи. Я поду-мал, что Леня Косогор, по всей вероятности, присутствовал при том, как косоглазый и плоскостопый Шнеерзон, сопя, вгоняет пулю за пулей в большое тело морячка. Может, Косогор даже пытался оттащить монстра с револьвером. Косогор был спокойным сутулым типом, повидавшим фронты и лагеря и множество трупов. Он был способен на оттаскивание. "Ты шо, сдурел, Лешка! Прекрати немед-ленно!", может быть, кричал Косогор с симферопольским акцентом.

- Вот тебе и мирный дисидент, бля, а, Кирюша... Плюралист. Официально, в интервью газетам, они все распинаются о своей демократичности, но неофициально, на московских кухнях я не раз слышал: "Если мы придем к власти, всех коммунистов к стенке и из пулеметов...".

- Шнеерзон в Союзе вначале в психдоме сидел, ты знаешь Эдичка? Невинная жертва репрессивного тоталитарного режима...

- Интересно, какой у него диагноз был? Чокнутым я бы его не назвал. Внешность у него, конечно, монстровидная, но я думаю, он не шизофреник и не параноик, Кирюша. У него скорее всего тяжелая психопатия был диагноз. В советских психбольницах тяжелых психопатов держат на буйных отделениях. Они считаются опасными для окружающих. Во время приступа тяжелый психопат горло перегрызет. Но шесть дней в неделю он может быть нормальным типом, даже симпатичным. У Шнеерзона есть хорошие качества, я ему до сих пор благодарен, к примеру, за то, что он меня на welfare устроил. И даже oi, что он со святым Эдиком Бруттом дружил, тоже в его пользу говорит. Эдик ведь был исключительно добрый человек.

- Угу, - ухмыльнулся циник Кирилл. - Ненормально добрый. Ты знаешь, что Брутт в американской психушке уже успел полежать. Что он теперь social security пенсию в 35 лет получает? Ты думаешь пенсию в Соединенных Штатах сейчас, когда все бюджеты для бедных, больных и неимущих Рейган урезал, так вот, за красивые глаза дают? Нет, Эдичка, нужно быть очень больным для этого...

- Пусть я и испытываю удовлетворение, что мои предчувствия ii поводу того, что Шнеерзон когда-нибудь оправдает свою внешность, реализовались, все это очень грустно, Кирюша, разве нет? Смерти убийства, social security пенсии... Хоть бы кто-нибудь из людей того времени богатым стал!

- Вот я стал богатым, - сказал Кирилл. - Я теперь real estate удачно спекулирую. Ты еще не знаешь, где я остановился. На rue Beauo-Arts. В отеле, где умер Оскар Уальд. Я в той спальне, где он умер сплю. Поехали ко мне в отель, Эдичка...

И мы поехали к нему в отель. Он заказал пару бутылок "Дом Периньен", и мы выпили их на террасе над городом Парижем на крепком августовском солнце. За упокой их душ.

"ТЕ САМЫЕ..."

Пухлый Сева Зеленич был в Москве фотографом "Литературной газеты". В Америке у него жили родственники - целых четыре дяди. Взяв жену Тамарку, кота, фотокамеры и архивы, Сева уехал с Америку, в Нью-Йорк. Самый богатый дядя, мультимиллионер Наум, полюбил Севу и Тамарку и поддерживал их существование первые два года. Очень заботливо и основательно поддерживал. Сева жил на Аппер-Ист Сайд, в Иорк-тауне в квартире из пяти ком-нат, в доме с двумя doormen, и придерживался крайне реакционных взглядов. Еду Сева покупал в магазине "Забарс" на Вест-сайде, и, встречаясь со мной, отстаивал Америку от моих нападок. Когда у Севы кончались аргументы, он говорил, что таких, как я, нужно ставить к стенке.

Неожиданно дядя Наум, Найман по-американски, умер. Ни с того, nil с сего, в возрасте всего лишь сорока девяти лет, от инфаркта. Три оставшиеся дяди были менее богаты и менее щедры, но Севу они не оставили. Собравшись на семейный совет, дяди решили купить Севе loft. Apartment из пяти комнат в Йорк-тауне в доме с двумя doormen стоил Науму больше тысячи долларов в месяц. Оставшиеся дяди не могли себе позволить подобный расход в ожидании, пока Сева сам сможет заработать такие деньги фотографией.

Ожидая вначале решения дядей по его поводу, затем ежедневно выезжая с дядями на осмотр lofts. Сева заметно похудел. И даже поб-леднел. Еду он уже покупал не в "Забарс", но в обыкновенном supermarket. Политические же взгляды его можно было уже охарак-теризовать как "умеренные".

Loft был приобретен. И очень не слабый loft. Старое, перегорожен-ное на множество клеток помещение, не где-нибудь, но на Мэдисон и 20-х улицах. Заплатив за loft, дяди вежливо предоставили Севе и сред-ства на его перестройку. Посчитав предстоящие расходы и сравнив их с предоставленными средствами. Сева решил перестраивать loft сам. Сломав несколько перегородок, он, однако, понял, что одному такая работа не под силу, и нанял меня в помощники за четыре доллара в час. Почему меня? Абориген-американец не согласился бы вкалывать менее, чем за десять долларов в час; "свободных", без работы русских вокруг в то время не было. Еще одна гипотеза: "реакционеру" захоте-лось нанять "революционера" из садо-мазохизма. Мы были знакомы еще в Москве, .и в Нью-Йорке, встречаясь время от времени в квартире общего приятеля, схлестывались в поединках. Сева считал меня "рево-люционером" и говорил, что "катить бочку" на Америку, как это делаю я, подло. Что Америка меня "приютила". Я же, смеясь, отвечал, что Америка поимела на мне куда больше, чем истратила, политический

капитал, например. Ну, если не на мне лично, то на всех refugees* в совокупности.

* Беженцы (англ.).

Он оказался чрезмерно аккуратен. Так не работают. Я указал ему на его ошибки. Он рубил квадратный ярд стены целый день, медленно, стамеской с молоточком. Я сказал ему, что нужны две кирки. Что нужно рубить и крушить, дом старый и крепкий, выдержит. Если он желает закончить хотя бы жилую часть loft в обозримом будущем, он должен принять мой метод.

Сева заворчал. Сказал, что он этого и ожидал от меня, что я разрушитель, exterminator. Да, подтвердил я: "Distruction is creation"*. Но он вышел, и купил две кирки в магазине, где у него был дискаунт. Дяди уже дважды просили его поторопиться, освободить скорее apartment в доме с двумя doormen. И вначале я, а потом и он робко, но все злее, стали крушить, рубить и разрушать. Разрушать было хорошо, приятно. Только разрушение дает много пыли. Пришлось держать открытыми окна на Мэдисон, и далеко в задней стене, открыть окна во двор, мутного стекла и зарешеченные. За теми окнами обнаружилось переплетение ржавых лестниц и черные, мрачные задницы ньюйоркских зданий. Столпившись задницами друг к Другу, физиономиями здания были обращены на улицы.