Эдуард Лимонов - Коньяк Наполеон

- Эдвард любит стерв. Его последняя жена - яркая тому иллюстрация, заявила Джули Свэнсон хмуро.

Я вздохнул. По мере продвижения вглубь лета (в сентябре я намеревался лететь в Нью-Йорк, а оттуда в Париж), Джули Свэнсон сделалась подвержена припадкам ревности. Однажды, напившись виски, она зло сказала мне: "Я знаю, Эдвард, я не в твоем вкусе, ты любишь красивых блядей, как твоя бывшая жена." Джули Свэнсон была несправедлива к себе самой. Красивая, высокая девушка, если и выглядела проще, чем могла бы, то только по причине неукрашенности, оттого что отказывалась употреблять make-up. Постоянное чтение трех библий (я обнаружил в ее apartment именно три!), очевидно, ежедневно укрепляло ее в преимуществах простоты и монашески-кротких учительских одежд. К употреблению невинного, по разговорным стандартам ее поколения, словечка "bitch", то есть "сука", Джули Свэнсон прибегала лишь в исключительнейших ситуациях. Ниже "bitch" она никогда не опускалась. Два года Джули Свэнсон спасала алкоголика. В то лето мне порой казалось, что Джули Свэнсон спасает меня. В сущности она принадлежала к той категории простых женщин, что и официантка с обнаженным пупком, они лишь развили, каждая, различные стороны своих натур, и только. Джули Свэнсон не понимала этого, но я понимал...

Акулий стэйк оказался "рыбнее" обычной рыбы. Клейче, вязче и солонее. Поедая акулий стэйк, я вспомнил прочитанную несколько дней назад в местной газете "Монтерей Таймз" историю, об акуле в 15 фугов длиной, съевшей двоих членов экипажа (из троих), потерпевшей кораблекрушение небольшой яхты. Акула выбрала молодого

матроса и, переварив его, сожрала через десяток часов повара двадцатилетнюю девушку...

- Представляете, вы плывете, а акула отгрызает вам ногу... - начал я.

- Почему мне? Представьте, что она отгрызает ногу Вам, господин Лимонов... - Львовский выковыривал своих моллюсков умело профессионально. От его блюда однако обильно вздымался пар, и нам всем сделалось жарко.

- Мне не за что, - сказал я, вытирая лицо желтой, как submarin, салфеткой, - Вам же она отгрызает ногу за предательство Родины.

Джули Свэнсон заулыбалась. Она съела свой саймон аккуратно и быстро, и, оставив вилку, подобрала хлебом волокна с тарелки. Оправила нейлоновую кофточку.

- Я должна идти, мальчики. У меня еще два урока сегодня. Я сегодня заме-ща-ю-щая. Я замещаю Эмму Карлинскую. Сколько я должна? - Джули Свэнсон раскрыла кошелек.

- Я плачу, коллега Свенсон, идите себе... - Львовский перегнувшись, силой защелкнул кошелек Джули Свэнсон.

- Спасибо, Алик. До вечера, Эдвард... - Поколыхивая длинной юбкой инструктор 1-й категории ушла.

- Не говорите мне, что Вы собираетесь прожить с инструктором 1-й категории Джули Свэнсон всю жизнь... - Львовский проглотил последнего моллюска и бросил скорлупу в чашу с моллюсками.

- Почему нет? Хорошая девушка...

- Хорошая... Однако к осени Вы сбежите, держу пари. Вам с ней уже скучно... Разве нет? - Львовский почистил салфеткой усики, то есть промокнул их старательно. И погладил себя по животу. Я подумал, что с течением времени в нем все более проявляются восточные черты: лень, сладострастие, что еще?..

- Скучно, - согласился я. - Вы правы. Но я отлично знаю по опыту, что и с другой девушкой мне стало бы скучно. За последние годы я усвоил мудрую истину: все девушки одинаково годятся, чтобы с ними жить. Берите любую, не ошибетесь.

- Правильно... - одобрил Львовский и потянулся. - Если бы Вы знали, господин Лимонов, как мне опротивел этот городишко, солнце, идиоты-солдаты, кретины-преподаватели. Тупая работа...

- Я так понимаю, что Вы сами нашли себе эту работу. Выслали документы на конкурс...

- Слушайте, - мечтательно-сварливая до сих пор интонация превратилась в хмуро-серьезную, - мне нечего было жрать. Я возвратился в Штаты из Италии, где потерял работу на радио-Ватикан... Что мне оставалось делать? Вы быстро забыли времена, когда Вы сами были безработным...

- Я не опускался до продажи Родины. Я предпочитал грузить мебель...

- Достойная похвалы принципиальность! У вас хорошее здоровье, господин Лимонов. Вы счастливчик! А я, вот, не могу грузить мебель... У меня слабый живот. Насчет продажи Родины - одно замечание: Вы забыли свою службу в газете "Русское Дело"...

- Мы с Вами работали в "Русском Деле" корректорами, мой дорогой друг. И меня выгнали, если Вы помните, тотчас после положительной реакции советских газет на мои критикующие Америку статьи...

- Ладно, господин Лимонов, Вы что, всерьез верите, что у журналиста или писателя может быть Родина? Кончайте Вашу демагогию, лучше поговорим, как старые друзья.

- Давайте... как старые друзья. Только перестаньте называть меня господином, как в дореволюционной пьесе, а? Родина или нет, назовем ее потише: страной, где мы родились. Лишь для себя, не для нее, этой страны, или абстрактного общественного мнения, лишь для себя, я считаю унизительным и поганым занятием добывать себе хлеб насущный, диктуя местным солдатам: "Мы привели из разведки двух пленных...".

- В наших диктантах, насколько я знаю, никогда не упоминается конкретно, советские или русские это пленные. Пленный - и точка. Однако я лично не собираюсь защищаться, - Львовский взял солонку и стал почему-то высыпать соль себе на ладонь. - Вы правы. Я согласен с Вами, обучать американских солдат русскому языку - грязное дело. Bo-время Великой Отечественной Войны переводчиков вешали на площадях, вместе с полицаями. Но себя, извините меня, я выделяю из двух сотен беспринципных мужчин и женщин по нескольким причинам. Во-первых, я написал о нашем гадюшнике книгу, где я их разоблачаю. Во-вторых, я стою над схваткой двух пауков - СССР и Соединенных Штатов. Ни один из пауков мне не близок. Я даже хотел бы чтобы они друг друга высосали. Легче бы на планете дышалось... А почему вы такой старомодно-принципиальный стали, господин, пардон, мсье Лимонов? Куда девался ваш буйный анархизм... Помните наш лозунг: "Бей белых, пока не покраснеют, бей красных, пока не побелеют!" Вот это был лозунг... А вы...

Выражение лица Львовского вдруг сменилось на почтительное. Он встал.

- Hello, полковник! - Львовский пожал руку появившемуся из-за моей спины грузному загорелому старику в белых брюках и синей рубашке polo.

- How are you, Алекс? - старик потряс руку Львовского.

379

Познакомьтесь, полковник, это мой друг, писатель из Парижа.

- Полковник Брэкфорд. Париж, Франция или Париж, Нью-Джерcи? - Старик сдавил мою ладонь с такой яростью, что я захотел спросить его, что он этим себе или мне хочет доказать.

- Франция, - сказал я.

- Полковник Брэкфорд - наш самый верховный шеф, начальник школы. Полковник командовал парашютистами в Корее. - Все это Львовский сообщил стоя. - Садитесь с нами, полковник. Мы, правда, уже покончили с lunch.