Александра Вьюга - Ипатов и его поклонники

Ипатов всегда был твёрдо уверен, что он жалок. Жалок и убог. Уверенность эта поселилась в нём с раннего детства, и в дальнейшем Ипатов никогда уже в этом не сомневался.

Родился он в семье воспитательницы детского сада и… и всё. Кроме мамы, Марины Андреевны, у Ипатова никогда никаких других родственников не было.

Сама Марина Андреевна, в ранней юности лишившаяся родителей и получившая от них в наследство двухкомнатную квартиру и некоторые сбережения, девушкой была скромной, но по неопытности не устояла перед напором статного роскошного кудрявого черноволосого мужчины, командированного в их город, и впала с ним во грех. Так и получился Ипатов.

Никаких контактов случайного любовника у Марины Андреевны не оказалось, да и к тому моменту, как выяснилось, что она в положении, пелена с её глаз спала, она припомнила тонкое золотое колечко, виденное ею на безымянном пальце правой руки мужчины, и просто выбросила его из головы. Можно было искать, подавать на алименты, но Марина Андреевна решила, что ребёнок будет только её. Она прикинула, что на первые годы хватит родительских сбережений, а потом она вернётся в садик и на жизнь так или иначе заработает.

Сыну своему про отца Марина Андреевна никогда ничего не рассказывала. Поначалу он, конечно, задавал вопросы, но постоянно натыкаясь на тишину в ответ, перестал. Ну и слава богу – успокоилась Марина Андреевна и всецело отдалась воспитанию мальчика.

А мальчик практически во всём был похож на свою мать: лицом, хрупким телосложением, лёгким характером, скромностью и даже покорным нравом. Единственное, что у него было от отца – это волосы. «Словно напоминание о моём грехе», – думала Марина Андреевна.

Ипатов всегда был маленького росточка и очень худой. «Дрищ» и «заморыш» – самые безобидные прозвища, которыми его награждали в школьные годы. Его большие, тёмно-карие глаза смотрели из-под аккуратных чёрных бровей всегда настороженно. На бледном лице практически никогда не было улыбки, напротив – узкие губы часто бывали напряжённо поджаты, будто бы их хозяин о чём-то сосредоточенно размышлял или ожидал подвоха.

А ещё те самые, доставшиеся от отца волосы. Чёрные и до безобразия кудрявые. Ипатов их никогда коротко не стриг – считал, что торчащие вверх завитушки прибавляют ему несколько сантиметров роста. Так и ходил смоляным одуванчиком, пока мать не затаскивала его в парикмахерскую. Это в юности, конечно. С возрастом Ипатов начал посещать парикмахерскую сам, потому что дресс-код на работе, и потому что не пристало финансовому аналитику, работающему в крупном банке, гривой трясти. Ну Ипатов и не тряс. Оставлял аккуратную шапочку кудряшек и приводил их в божеский вид по утрам при помощи геля. Да толку-то. К вечеру они всё равно растрёпывались и торчали в разные стороны.

Когда Ипатову исполнилось три годика, Марина Андреевна привела его в детский садик. В свой первый же день маленький Ипатов стоял посреди группы и широко открыв рот смотрел на копошащихся вокруг незнакомых детей.

К нему подошла девочка. Пухлая, румяная, крепко сбитая и почти на голову выше самого Ипатова. У неё были упрямо сжаты губы и сурово насуплены брови. Ипатов уставился на неё с безотчётным страхом.

– Ты кто? – спросила, нависая над ним, девочка.

– Лома, – проблеял Ипатов.

Девочка глянула на него сверху вниз и безапелляционно заявила:

– Ты не Лома. Ты улод! – и толкнула Ипатова в грудь.

Ипатов упал, больно ударившись задницей, и громко разревелся:

– Мама! Я хочу к маме!

Так, собственно, и началась его жизнь в социуме, среди себе подобных.

Конечно, воспитательница пожурила девочку и утешила Ипатова:

– Ну что ты, Ромочка? У твоей мамы другая группа. А ты в этой. Смотри, сколько тут деток! Ты со всеми обязательно подружишься. Тебе будет очень весело и интересно. А мама за тобой вечером придёт.

Но Ипатов ни с кем не подружился. Он всех боялся, особенно бойкую, толкнувшую его девочку.

В группе он оказался самым маленьким и хиленьким, и нередко его точно так же толкали, обижали и отбирали игрушки. Обладая тонкой душевной организацией, всё это Ипатов встречал неизменными слезами.

Однако, помимо тонкой душевной организации, у Ипатова с детства был гибкий ум и лёгкий характер. Он быстро смирился с положением изгоя, решил, что ему и без друзей неплохо, а игрушки стал выбирать такие, на которые никто не зарился.

В первый класс Ипатов пошёл с твёрдой уверенностью, что и в школе всё будет точно также.

В принципе, он не ошибся. В классе Ипатов снова оказался самым мелким и самым хрупким. А если добавить его патологическую скромность и зажатость, то выходила идеальная мишень для насмешек и издевательств. Но Ипатову повезло. Совсем уж отмороженных личностей среди одноклассников не оказалось, так что сильно его не обижали и не травили. В общем, жить было можно.

Войдя в подростковый период, Ипатов приобрёл ещё один повод для комплексов. Дело в том, что зарплаты Марины Андреевны всегда едва хватало, чтобы свести концы с концами, поэтому, когда настала пора заглядываться на противоположный пол и мериться друг с другом крутыми шмотками, Ипатов стал стесняться уже не только своей внешности, но и немодных джинсов, дешёвых кроссовок и телефона допотопной модели.

А противоположный пол… Не интересовал он Ипатова. Не проснулось в нём ещё томление по девичьим прелестям. Точнее, томление-то проснулось, но было оно неясное, непонятное и пугающее. Так что Ипатов задвигал его подальше и старался не анализировать.

«Жить не мешает, и ладно. Всё равно ни одна девчонка на меня без отвращения не посмотрит».

Но всё-таки одна страсть у Ипатова была.

В отсутствие друзей и денег на развлечения Ипатов учился. Вернее так – Ипатов учился с удовольствием. Нравилось Ипатову учиться, как бы странно это ни звучало. И больше всего он обожал математику. Прямо до дрожи в кончиках пальцев обожал. И всё свободное время посвящал этой самой математике. Мог найти какую-то заумную задачку и несколько дней безотрывно думать над её решением. И ведь, как правило, решение это Ипатов находил, несмотря на то, что задачки эти частенько выходили далеко за рамки школьной программы.

А ещё Ипатов олимпиады по математике выигрывал. Одну за другой. И всегда первое место занимал. Легко, не напрягаясь. В общем, никто не удивился, когда в восемнадцать лет, после одиннадцатого класса, он поступил на бюджет в престижный экономический вуз, на финансовую аналитику. Марина Андреевна, за плечами которой был только педагогический техникум, им страшно гордилась. А когда Ипатов показал ей студенческий билет, расплакалась от счастья.