Татьяна Яшина - Загадки Красного сфинкса

Стены Ла-Рошели были по-прежнему неприступны, и разбитый Бэкингем их прочности не убавил, ла-рошельские рыбаки каждый день выходили в море, исправно снабжая осажденный город рыбой. Стрелки у них были тоже хороши.

Я выпросил у Монсеньера разрешение на поездку верхом, в сторону бастиона Сен-Жерве, – мсье Арман был в прекрасном настроении и ждал короля, чтобы представить некий победный замысел. Накануне он с маршалами Марийяком, Шомбергом и Бассомпьером проехали вдоль всей крепости, с запада на восток, и всю ночь Монсеньер что-то чертил, обложившись картами.

– Хорошо, возьми Виньи с собой. И держись от стен подальше – на четверть лье, не меньше.

– Спасибо, Монсеньер!

С нами увязался и Рошфор, чему я был очень рад. Ноябрь, к счастью, стоял солнечный, без дождей, так что оказаться в седле и пустить Криспина рысью вдоль берега стало острым удовольствием. Вода с шипением накатывала на гладкий песок, подбиралась к копытам коня, пятная их белым соленым кружевом, солнечные пятна рябили на бескрайней спине Атлантики.

Скорее конь, чем я, захотел пуститься вскачь. Вон до той лодки – и обратно! Какое счастье – дышать полной грудью, в галопе, почти ложась на плотный поток встречного воздуха!

Крики сзади я расслышал слишком поздно.

Над моей головой раздался свист, что-то горячо и громко лопнуло, и я увидел, как надо мной медленно летят доски и комья земли, в странно тихом замершем мире.

Земля посыпалась мне на лицо, попала в открытый рот, я закашлялся и попытался встать. Тело не слушалось. Слева возникло лицо Виньи, он широко разевал рот, но почему-то молча. Рванув за руку, он поднял меня на ноги, мир качался. Краем глаза я увидел рвущие воздух лошадиные ноги – Криспин с красной кашей вместо живота бился и крутил головой, подметая гривой песок. Через миг его скрыл черный веер из земли и камней, а меня опять уронила волна воздуха.

Потом я увидел фиолетовый рукав, хватающий Виньи за ворот. По лицу того струйками стекала кровь, но он встал, и мы побежали к коню, которого Рошфор держал за поводья.

Вскочив в седло, Виньи сразу дал шпоры, предоставив Рошфору забросить меня ему за спину. Чалый присел, но выровнялся и широким плавным наметом понес нас из зоны обстрела, догоняя Идальго.

Слух вернулся ко мне сразу, вместе с болью в ушах. Из уха потекла струйка, я машинально вытер ее о плечо, совсем забыв о белом воротнике.

У шатра мы спешились, я хотел было отойти и умыться, но граф тычком отправил меня за порог. Огромный стол был застелен огромной же картой, уставленной маленькими корабликами и какими-то непонятными штуками наподобие колодезных журавлей, но рассмотреть получше я не успел – передо мной воздвигся Монсеньер.

Он коротко, без размаха, ударил меня в лицо. Губы лопнули, кровь потекла в рот и наружу, уже безнадежно губя воротник.

Он кривил рот, я подумал, что он на меня сейчас бросится, но хладнокровие вернулось на его лицо, он вскинул брови и спросил Рошфора:

– Все целы?

– Виньи разбил лицо, лошадь убило. У этого легкая контузия. Неплохая разведка получилась, монсеньер, Сен-Жерве пуст, стреляли с соседней башни.

– Умойся, мерзавец, – бросил мне Монсеньер, и я понял, что гроза миновала. Подойдя к тазу, я опустил в него руки, обратив внимание, как они дрожат. Я даже расплескал воду.

– Что с тобой? – обернулся Монсеньер. – Где мэтр Шико?

– Тут я, – медик, держа впереди себя свою сумку, вдвинулся внутрь. Он взял меня за виски и посмотрел в глаза. Потом посчитал пульс и спросил: – Голова не кружится? Не тошнит?

Услышав ответ «нет» на оба вопроса, он сделал успокаивающий знак рукой. – Ерунда. Волнение.

– Мы что, все пропустили? – в шатер зашли Ла Валетт и отец Жозеф. – Нидерланды согласны на отсрочку платежа за корабли.

– Да уж. Католическая держава арендует у голландских протестантов суда для перевозки армии, чтобы подавить восстание протестантов в Ла-Рошели!

– Стены Ла-Рошели по-прежнему неприступны, а море полно рыбы – тихо сказал Ла Валетт.

– И подкуп бесполезен, в Ла-Рошели нет ворот, открыв которые, можно было бы впустить сколько-нибудь значительный отряд – все ворота узкие и под перекрестным прицелом, в том числе и с моря.

Кардинал сверкнул глазами: – Я возьму Ла-Рошель!

– Я возьму Ла-Рошель, – повторил Монсеньер.

– Как?

– Я замкну блокаду. Мы осадим их с моря. Замкнем осаду. Ширина гавани меньше половины лье – мы построим дамбу.

– Дамбу? – оживился Ла Валетт. – И рыбаки не смогут выходить в море!

– И англичане не смогут снабжать город ни провиантом, ни боеприпасами.

– Монсеньер, вы гений!

– Но как это возможно технически? Это невозможно!

– Александр Македонский построил дамбу, чтобы взять Тир и победить финикийцев, – ответил кардинал. – Если это было возможно две тысячи лет назад, то возможно и сейчас.

– Замысел, достойный Македонского…

– Ширина бухты – около восьмисот туазов. Архитектор Метезо взялся за этот проект. Забьем сваи, укрепим бревнами, промежутки завалим булыжниками, скальной породой. Его величество позволил использовать для укрепления дамбы старые корабли, затопив их. На плавучих платформах поставим орудия – будем обстреливать английские корабли, если они возжелают прорваться.

– Но море? Зима – время жестоких штормов.

– Я обуздаю море, – спокойно сказал Монсеньер. – В проекте предусмотрены ворота для воды во время штормов, приливов и отливов, но судно чуть больше рыбачьей лодки там не пройдет.

Дамба пролегла поперек бухты от мыса Корей до Форт-Луи, длиной почти в половину лье и такая широкая, что по ней могла проехать карета [15] Дамба имела около полутора километров в длину, 16 метров ширины в основании, и 8 метров – в верхней части, несла 11 фортов и 18 редутов. . Ширина была достаточной, чтобы разместить пушки, на которых Ришелье приказал выгравировать надпись Ultima ratio regis – «Последний довод королей»…

Но не пушки стали причиной падения Ла-Рошели.

В самом конце ноября строительство дамбы началось, а мы, благодарение Господу, вернулись в Париж. Архитектор Метезо, маршал Бассомпьер, четыре тысячи рабочих, выписанных из Парижа, и множество солдат, решивших принять участие в строительстве за двадцать су в день, – справились с проектом в рекордно короткие сроки – в январе дамба замкнула Ла-Рошель в кольцо блокады, а в марте была полностью готова.

Чтобы покрыть военные нужды, отец Жозеф занял для Монсеньера миллион ливров и продал рубиновый крест, подаренный королевой-матерью.

– Война – дорогое удовольствие, Арман. Но не печальтесь, королева подарит вам другой.

– Давайте, поковыряйтесь в свежей ране…

Так что в марте 1628 года мы опять были в Ла-Рошели. Весна была холодной, стылой, и я беспрерывно раздувал угли в жаровнях, расставленных по всему шатру Монсеньера.