Юрий Шапошников - Истоки богатырства. Секреты атлетизма

Автор свидетельствует: наши предки находились всегда в движении, посему деятельность, энергичность, бодрость мужество суть отличительные их качества. Крепкие и неутомимые, хладнокровные и расчетливые, любознательные и легко все перенимающие, они твердо идут вперед и достигают свое цели. Самая наружность людей обнаруживает их умственные телесные силы, которые видны по выражению их лица и развитию тела...

«Неутомимые в трудах и привязанные к земледельчеству, они были вознаграждаемы собиранием обильной жатвы, молок и шкур, которые в домашней жизни служили покровом от непогод.

Доброта сердца, обнаруживавшаяся повсеместным гостеприимством, была отличительною чертой наших предков, самое отдаленное потомство не изменило их умилительны чувств хлебосольства».

На Руси, пишет Терещенко, «существует обычай, чтобы проезжего или прохожего пригласить к себе в дом, накормить успокоить его по возможности. Хозяин и хозяйка встречают и провожают такого гостя с радостным лицом, поклонами приветствием. Подают на стол что имеют и не берут никакой с него платы, думая, что брать с прохожего деньги за хлеб соль есть великий грех... Когда почетный гость уже не состоянии не только есть, но и пить, тогда хозяин о своей женой и детьми становятся перед ним на колени и умоляют его: «Еще хоть немножко! Чего-нибудь!»

Здесь уместно привести слова Терещенко о семейной жизни наших предков: они «были кроткие и тихие, их стыдливость украшала брачную жизнь, спокойствие и целомудрие господствовали в домах семейных. Мужья ценили супружескую верность, жены повиновались им раболепно. Мать, воспитывая детей, вселяла в них любовь к отечеству, и часто на родная любовь превращалась в неумолимую месть к врагам..

Спать ложились после захода, оттого были крепки и жили по столетию. Здоровая пища, скажут многие, весьма много содействовала их долголетию. Правда, но не более ли правильная жизнь?»

И далее А. В. Терещенко восклицает:

«Быть молчаливым о славе своего отечества, великих деяниях народа, это обнаруживает одно робкое и неуместное смирение, которое весьма вредно в политике».

Что ж! Не будем молчать о деяниях русских богатырей приумноживших славу отчизны. Расскажем хотя бы о некоторых из них, незаслуженно забытых.

В каких только батальных передрягах мне не доводилось принимать участие! И многократно наблюдал: смелого пуля боится, а труса всегда погибель поджидает.

Генерал

Василий Костенецкий

Вернемся к эпизоду в Тильзите. Наполеон с восхищением говорил о доблести двух русских артиллеристов в битве при Аустерлице, крошивших его ветеранов, словно хозяйка косарем капусту.

Кто же они, эти славные воины? Полковник Василий Костенецкий, ставший позже генерал-лейтенантом, и его фейерверкер Маслов.

Случилось же на редутах Аустерлица следующее. Наполеон заблаговременно, с присущей ему дальновидностью, разведал намерения и силы своих противников, искусно сосредоточив на флангах силы для решающего удара. Когда чаша весов склонилась в пользу Наполеона, Александр I, фактически руководивший русскими (70 тысяч человек) и союзными австрийскими войсками (15 тысяч), послал в атаку кавалергардов. Вскоре поле боя покрылось белыми колетами павших коней. Как отмечали историки, беспримерное мужество кавалергардов, всех погибших в этой битве, сохранило честь русской гвардии.

Зато конной артиллерии пришлось спасать не только пушки, но и собственные жизни. О последнем русские, впрочем, в этот день беспокоились меньше всего.

Французская кавалерия обошла русские фланги. Артиллеристы стали ретироваться, но пути отхода перекрыли мамелюки.

Этот день был отмечен печатью бездарности монаршьего командования и удивительной храбрости русских воинов.

Вынув из ножен шпагу, командир роты полковник Костенецкий огласил аустерлицкие окрестности грозным криком:

— На пробой! — и первым бросился на врагов.

Фейерверкер Маслов, такой же храбрец и гигант, как и его командир, продирался с пушками сквозь заросли виноградников. Там, где не могли выволочить пушки лошади, им на помощь приходили Костенецкий и Маслов. Лишь на переправе через Раусницкий ручей, берега которого были превращены в топкое месиво, Костенецкий узнал, что еще четыре пушки остались в руках мамелюков.

— Четыре пушки оставлять врагу на радость, русскому оружию на посрамление?! — взревел Костенецкий.— Не бывать тому! Маслов — за мной, вперед! То есть — назад, за пушками!

И вот когда, кажется, спасение было обретено, два русских воина ринулись на позиции, уже занятые войсками Наполеона. Их появление для врагов стало неожиданным, а ярость, с которой бились русские,

заставила французов в панике бежать.

Именно тогда произошло событие, о котором историки немало писали — с восторгом и удивлением. В пылу боя Костенецкий остался без шпаги (некоторые утверждают, что это был Маслов). Схватив банник, употребляющийся для чистки орудийных стволов, он начал вместе со своим фейерверкером, словно былинный герой, сеять среди врагов смерть и разрушение.

Вот тогда и доложили Наполеону, что у русских объявились два легендарных Самсона, повергнувших в прах ряды его воинов.

Александр I, узнав об этом подвиге, обратился к Костенецкому:

— Как мне благодарить вас?

— Прикажите, государь, вместо деревянных банников делать железные!

Александр возразил:

— Мне не трудно ввести в артиллерию железные банники. Но где найти таких Костенецких, которые могли бы так владеть ими?

Современный исследователь пишет: «После Аустерлица император водрузил в Париже Вандомскую колонну, целиком отлитую из трофейных орудий, но в металлическом сплаве этого памятника не было пушечной бронзы батарей Костенецкого... Василий Григорьевич получил в награду орден Георгия, а его фейерверкер Маслов стал кавалером Георгиевского креста, что на всю жизнь избавило его, мужика, от телесных наказаний!»

Истины ради отметим, что некоторые историки утверждают другое: два человека, какой бы удивительной силой они ни обладали, не могли утащить четыре пушки при непосредственном «контакте с противником». Да разве в этом дело? Нам гораздо интереснее те чудеса силы и геройского духа, какие проявили эти русские воины. А что эти чудеса были — сомневаться не приходится.