Юрий Шапошников - Истоки богатырства. Секреты атлетизма

Фельдфебель, мой земляк и приятель, расхохотался:

«Да тебе какая забота?»

«Если бы ты, Алеша, мог понять! Ведь почти все звезды прибудут на чемпионат. Слыхал ты о Гаккеншмидте? Он, к примеру, громадный обеденный стол перепрыгивает с места. Удивительно развит атлет! А студент Людвиг Чаплинский? Еще совсем юный, а выносливость феноменальная, техника изощренная! А знаменитый Железный Самсон...»

Фельдфебель добродушным тоном прервал меня:

«Печали не вижу, возьми отпускную да поглазей на своих самсонов!»

«Я сам хочу участвовать!»

Курбатов даже присвистнул:

«Это, брат, ты выдумал! Если дойдет до Комарова...»

Если узнает генерал-майор Комаров, командир нашего полка, мне несдобровать. Я это знал и сам. Но преодолеть свое желание я не мог. Тренированность у меня была неплохая. В нашем полку занятия атлетизмом всячески поощрялись. Ежедневно я до седьмого пота упражнялся с гирями, проводил поединки в борьбе со своими товарищами по службе. Кстати, наш гимнастический зал в Царском Селе

был оборудован прекрасно и никогда не пустовал.

Я показывал кое-что из своих силовых трюков. Они всегда вызывали восторг моих сослуживцев, давали мне некоторый авторитет. Но мои успехи на борцовском ковре имели и печальные последствия...

Впрочем, расскажу о своих приключениях, достойных Раком бол я, по порядку.

Одним замечательным солнечным и прохладным утром я получил увольнительную — и скорее в Питер, на тренировку. Здесь меня встретил Чаплинский. Он был очень умным и проницательным человеком, сразу обратил внимание на мое состояниие.

«Чем вы подавлены, сударь?»— вежливо и ненавязчиво Людвиг стал меня расспрашивать.

Я объяснил, что очень и очень желаю стать ему конкурентом на чемпионате, да начальство мне не разрешит. Что делать?

«Я готов на все, лишь бы стать участником,— твердо заявил ему.— К тому же...»

Я замялся, а Чаплинский вопросительно поднял брови:

«Говорите со мной смело, я достаточно скромен: все останется между нами».

«Дело в том, что я дал в долг все мои сбережения (довольно значительные!) одному нашему общему знакомому — его имя я не стану называть. Но он поступил бесчестно: уехал за границу, говорят — надолго. Я остался без копейки...»

Чаплинский живо возразил:

«Я готов вам дать на любой срок, в средствах я не стеснен».

Я отрицательно покачал головой:

«Спасибо, Людвиг, вы очень добры и благородны. Но я хочу заработать на турнире...»

«Чемпионом стать будет очень трудно. Говорят, сейчас Гаккеншмидт в блестящей форме. Впрочем, за каждую схватку платят червонец».

«Ну, мы еще посмотрим, кто в какой форме!»— усмехнулся я и вскоре был наказан за свою самонадеянность.

Итак, я принял решение: пусть кары армейские и даже царские падут на голову преступника — но я выйду на помост!

Сделал заявку на участие, потренировался с Чаплинским — и марш в Царское Село! Здесь первым делом направил свои стопы к фельдфебелю Курбатову. Звание его маленькое, унтер-офицерское, а влияние имел большое, ибо ежедневно имел доступ к Николаю Александровичу. Где-то и с кем-то пошушукался он и вызвал меня из казармы:

«Все дни турнира имеешь отпускную... Только смотри, если кто узнает! За такие штучки, как участие в соревнованиях без законного

на то разрешения, могут отправить туда, где Макар телят не пас».

«Но разве Осипов даст мне разрешение? Никогда!»

«Да, Осипов тебя за что-то невзлюбил».

Я вздохнул, ибо отлично знал за что. Он был моим взводным командиром и громадным, хотя несколько рыхловатым человеком. До моего прибытия он побеждал на всех полковых состязаниях по подниманию тяжестей. Теперь все кубки были моими.

Более того: Их Императорское Величество пожелали, чтобы мы провели чемпионат по французской борьбе. И вот в присутствии самого монарха я так крутанул «мельницей» своего взводного, что тот не смог без посторонней помощи подняться с ковра. Это он мне запомнил.

Та же история повторилась и на тренировках. Осипов затаил злобу и всячески отыгрывался на мне. Как что, так сразу командует:

«Шемякин, наряд вне очереди — чистить картошку!»

«Я уже вчера чистил... И в квасной мыл полы».

«Что такое? Обсуждать приказ начальника — три дня ареста!»

Вот и приходилось мне не очень сладко. Так что просить у Осипова разрешения на выступления смысла не имело.

Мы решили пойти на хитрость — на тот случай, если кто-нибудь из полка пожалует на чемпионат. Дядя Ваня разрисовал мне лицо жженой пробкой, изобразил усы и бакенбарды. Доложу вам — такое страшилище из меня получилось, не приведи господи! Зато, думалось, никто меня не узнает.

Как бы не так! Только я вышел на арену, глянул в ложу — там, нет, не Осипов, но наши однополчане — поручик Семенов и знаменитый, с громадной окладистой бородой дед-красавец подпрапорщик Щеголь (он был известен тем, что вступил в военную службу еще в 1872 году). Они меня сразу узнали — по фигуре, а моя индийская рожа вызвала на их лицах улыбки: у Щеголя — добродушную, у Семенова — злорадную.

«Все, пропал!»— решил я про себя, и сразу что-то во мне опустилось.

Рефери командует:

«Борьба!»

Пока Гаккеншмидт примерялся ко мне, я отчаянно бросился на него, ткнулся своей чумазой рожей в его благородное лицо, перемазал чемпиона...

В зале стон стоял, зрители тряслись от хохота, а больше всего — Семенов и Щеголь.

Гаккеншмидт, этот культурнейший человек, изучавший философию, знавший несколько иностранных языков и никогда не выходивший из равновесия, на этот раз рассвирепел. Он глядел на меня как тигр

на кролика. Меньше пяти минут ему понадобилось, чтобы расправиться со мной.

От устроителей чемпионата я получил честно заработанный червонец, а от ротного командира — неприятности. Он накатал на меня рапорт. Мне пришлось страдать под длительным арестом.

Добавлю, что со взводным Осиповым я свел счеты на... арене цирка Чинзелли. Дело в том, что он тоже занялся борьбою.

Случилось все это после нашей с ним демобилизации. Однажды пришел долгожданный день, когда я получил в канцелярии необходимые бумаги, удостоверявшие, что я вновь стал гражданским человеком. Мой новый друг, которого я учил грамоте, способный и усердный солдат, исключительных физических данных — ростом он был почти как я, и пятаки научился гнуть у меня, Григорий Чащин позвал в квасную комнату. Его как раз незадолго до моей демобилизации назначили квасоваром, да не простым — царским!

Он и впрямь был волшебником в этом деле — чудный напиток готовил.

Налил мне напоследок большую кружку кваса, обнял меня Григорий Иванович и проводил, помог чемоданчик донести — уважения ради.

«Кончится служба — найди меня, сделаю, Гришаня, тебя всемирным чемпионом! — говорю квасовару — Разбогатеешь!»