Юрий Шапошников - Истоки богатырства. Секреты атлетизма

И начались мои страдания! Кажется, меньше всего на свете я был способен к гимнастике. Мне мешал мой высокий рост, какая-то неловкость. Если в маршировке и силовых упражнениях (отжимания, подтягивания) я выглядел вполне исправно, более того — намного превосходил своих товарищей, то турник или брусья стали настоящим мучением для меня. Я не мог сделать вращение («солнце») на турнике, перевороты и стойки на брусьях и так далее.

Все это вызывало оживление моих товарищей, а порой и откровенный смех. Я было принимал решение бросить эту чепуховину, но делал это, по своей давней привычке, не сразу: мужчина никогда не должен следовать за своими эмоциями, между принятием решения и претворением его в жизнь почти всегда полезно выдержать паузу: так меньше шансов допустить ошибку, порой непоправимую. Я в этом убеждался много раз.

Вот и теперь я говорил себе: «Хорошо, Иван, ты закончишь свои гимнастические мытарства. Но не прежде, чем проведешь еще ровно десять тренировок».

Я вновь и вновь после нелегкого трудового дня тащился к Адмиралтейству, опять влезал на перекладину, делал «склепки», «солнце» (освоил-таки!), вращения, довольно лихие соскоки. С трудом и слезами (ибо много раз падал) научился делать на высоких параллельных брусьях стойку на кистях. Здесь, кстати, помог мой знакомый по Лиговке, который оказался отличным гимнастом и моим тезкой — Иваном.

И вот, последнее — по зароку!— десятое занятие. Можно больше не приходить, характер показал — и баста! Да и три рубля выкладывать за месячные занятия — не шутка!

Но, видя, как с каждым занятием прибывает в мышцах сила, как появляется небывалая прежде ловкость, вновь принимал решение: «Еще десять занятий!» И как прежде, поплевывая на плохо проходившие мозоли на ладонях, я шел на тренировку.

И что бы вы думали? Именно это упорство и помогло мне стать атлетом, тем Шемякиным, которого вы, господа, знаете.

— Как это случилось? — интересовались журналисты, явно заинтригованные рассказами знаменитого чемпиона.— Когда вы приступили к атлетике?

— Однажды в зале появился еще один мой тезка — тогда он был еще гимназистом и все его называли Ваней Лебедевым. Этот человек очень популярен в России, и о нем следует сказать особо. Несмотря на его юный возраст (родился в 1879 году), он был очень физически развит и пользовался большим влиянием среди молодежи. Сначала он занимался гимнастикой, потом поступил в атлетический кружок доктора Краевского — личности выдающейся. Вскоре Лебедев становится одним из сильнейших гиревиков Петербурга. Краевский пригласил его к себе в помощники — и не ошибся. У «дяди Вани» оказались замечательные педагогические способности. Он разыскивал способных ребят для пополнения «Кружка любителей атлетики», так Краевский назвал свою школу.

Вот сюда и пригласил Лебедев меня и еще пять ребят из нашего гимнастического кружка.

Вот где я себя почувствовал в своей тарелке! Доктор Краевский встретил меня радушно и спросил:

— Гири любите? А сколько толкнуть двумя руками сможете?

Для начала я сделал весьма солидный результат — 180 фунтов. Краевский был удивлен:

— Ай да молодец! Техники хотя мало, зато силы много...

Журналисты спешили задать новые вопросы:

— Но ведь вы добились и большой славы как борец. Когда вы начали ею заниматься?

— У Краевского и начал. Собственно, занятия гирями и борьбой шли параллельно. Думаю, что это в известной степени оправдано: переключение с одного вида двигательной деятельности на другую благотворно действует на человеческий организм. К тому же занимающийся получает всестороннее физическое развитие, улучшается его координация. Я вообще склонен считать, что занятия тяжелой атлетикой — видом спорта, предъявляющим организму особые требования, словно испытывающие весь опорно-двигательный аппарат на прочность, необходимо сочетать с занятиями плаванием, легкой атлетикой — в первую очередь длительными кроссовыми пробежками в небольшом темпе, спортивными играми и забавами с мячом — футболом, волейболом и другим.

Но, замечу, поначалу занятия борьбой у меня шли туго. Я был агрессивен, даже по-спортивному зол, но ловкость была чисто медвежья. Хорошо еще, что я отдал дань гимнастике на снарядах — это полезно всякому спортсмену. Более того, прежде чем он приступит к тренировкам в избранном виде, хорошо год-другой позаниматься спортивной гимнастикой. Человек прибавит в силе и значительно улучшит координацию

движений: гимнастика, как никакой вид спорта, развивает эти два качества.

Увидав, что борьба у меня идет туго, я налег на тренировки с гирями. Занимался пять-шесть дней в неделю. Пошло недурно, особенно вырывание одной и двумя руками.

— Но, господин Шемякин, таким интенсивным занятиям не была ли помехой ваша работа на заводе?

Шемякин улыбнулся:

— Что греха таить — было не сладко! Уставал так, что моему брату, с которым мы жили вместе, порой стоило немалых усилий поднимать меня по утрам: и тормошил, и холодной водой из ведра окачивал. Впрочем, водные процедуры я очень любил. Ходил на Неву плавать — восемь-девять месяцев в году. Бывало, уже река слоем льда покроется, а я вместе с другими энтузиастами — таких в Петербурге всегда было немало, расчистим большую прорубь, разогреемся в теплой одежде на берегу — тепленькими!— бултых в ледяную купель. Знатно, словно в котел с кипятком попал — так все тело обдаст. Выскочишь на мостки — специально их соорудили, быстро-быстро махровым полотенцем разотрешься и вновь — в теплую одежду. Самочувствие прекрасное, никогда никакая лихоманка не брала.

Но я, простите, отвлекся от вашего вопроса. Наступил день, когда я перешел работать на Николаевскую железную дорогу. Для начала — простым рабочим в вагонных мастерских. Начальство заметило мою сметку и исполнительность, перевело на хорошо оплачиваемую должность — проводником.

Работа легкая, в постоянном общении с людьми — мне это очень нравится. Это большая радость — общение с различными людьми — от простого брата-крестьянина до важного генерала. У меня со всяким разговор получается.

Я еще не сказал вам о том, что постоянно учился. Ворохами приобретал книги для самообразования, читал художественную литературу, прямо-таки был потрясен «Преступлением и наказанием» Федора Достоевского. Раз пять перечитывал, многие страницы помню почти наизусть — память у меня цепкая.

Мне удалось сдать нелегкий экзамен на право ухода за паровыми котлами, и я стал старшим истопником парового отделения. Эта должность была почетной и довольно высоко оплачиваемой. С материальной нуждой было покончено.

И работа мне пришлась весьма по душе. Я теперь жил на колесах. Наш пассажирский состав ходил по линии Петербург— Москва. Наблюдаешь между делом за природой в окошке, дышишь воздухом, напоенным ароматом лугов и трав,— и так хорошо на душе делается!