Юрий Шапошников - Истоки богатырства. Секреты атлетизма

Его девизом сделались слова отца, который еще во время страшной болезни внушал ему:

«Сынок, не жалей время на гимнастику. Будущее принадлежит сильным!»

* * *

Ганчешты делились на две части — крестьянскую и заводскую. Крестьяне жили на Верхней улице, заводчане — на Нижней. Отношения мальчишек этих улиц как-то не заладились. Если они и сходились межу собой, то чаще всего лишь для кулачной драки.

Оба лагеря соединял (или разделял?) большой пруд, в котором были то ли омуты, то ли еще что-то, но в нем, случалось, и тонули. Когда Грише было всего два годика, в этом страшном пруду утоп его старший брат Николай.

И все же в летнее время в его воде с утра до вечера плескались мальчишки. Гриша был отчаянным смельчаком, выдумщиком проказ и признанным заводилой. Не слыханное в детских играх дело: его слушались те ребята, которые были много старше.

Впрочем, славу свою младший Котовский получил заслуженно: он быстрее всех плавал, глубже всех нырял и дольше умел сидеть на затянутом тиной дне, уцепившись руками за какой-нибудь пень, невесть как попавший в пруд (впрочем, чего там только не было — от бутылок до разных железяк). Можно еще добавить, что когда удавалось уговорить заводского конюха и тот давал ребятам «для разгулки» жеребца, то первым вскакивал на его лоснящуюся, незаседланную спину Гриша. Жеребец, не приученный к кавалеристским подвигам, грозно скалил желтые зубы, вставал на дыбы.

Гриша приникал к его холке, сливался в единое целое с горячившимся жеребцом. Тот вдруг срывался с места и бешеным галопом устремлялся вперед, разгоняя деревенских кур и уток, разбрызгивая лужи, прыгая через ямы. Случалось, что после одного из таких прыжков юный наездник, словно камень из пращи, вылетал с незаседланной спины жеребца и, совершив кульбит, приземлялся на грешную землю. Он потирал ушибленное место и возвращался на берег пруда, где сбрасывал с себя изрядно потертую рубашонку и прыгал с крутого бережка в воду.

Случалось, что заводские ребята приходили купаться, а крестьянские мальчишки, поднимая пыль голыми пятками, дружной и воинственной толпой неслись в атаку на них. Начиналась свалка, в которой, однако, соблюдались все правила уличного бокса: бились исключительно один на один, до «первой крови», со спины не нападали, посторонние предметы во время рукопашной схватки не употребляли.

Так произошло и на этот раз, когда гурьба крестьянской ребятни пронеслась мимо старинного княжеского замка, сложенного из красного кирпича, и, словно горошины, высыпала на берег пруда.

Их соперники, заметив наступающего противника, с воинственными кликами устремились из воды навстречу битве. Баталия началась. Гриша выбирал противника порослее, повзрослее. В отличие от сверстников он не спешил нанести удар, внимательно наблюдал за соперником. Потом ложным замахом вызывал его на атаку, давал ему промахнуться и лишь после этого наносил удар — чаще всего умышленно легкий, устраивая из кулачного поединка игру — увлекательную и несколько рискованную.

Когда противники успели разбиться по парам, когда вовсю развернулась баталия, вдруг раздался над прудом истошный крик:

— А-а-а!.. То-ну! Спа-си-те...

Драка стихла не сразу. Наконец ребята поняли, что стряслась беда: посредине пруда тонул их товарищ Фиша Кройтер. Он еще раз судорожно взмахнул рукой над поверхностью и скрылся под водою.

Гриша стремительно бросился в воду, мощно загребая руками, молотя ногами. Он не думал об опасности. Он знал лишь одно: надо спасать товарища.

...Кройтера он вытащил на берег. Взрослые, которые тоже поспешили на помощь, помогли его откачать.

В те дни в Ганчештах воцарился мир: заводские и крестьянские мальчишки вместе плавали, жгли костры. Григорий, самый начитанный, рассказывал им о приключениях разбойника

Чуркина, о героях Майн Рида. Благородные герои всегда приходили на помощь слабым. Справедливость, на радость мальчишкам, всегда торжествовала.

Увы, в жизни, как выяснялось, было далеко не так.

Григорий вырос статным и толковым парнем, умевшим ладить с людьми, отлично разбиравшимся в агрономии. Помещик Скоповский, у которого служил Котовский, ценил его качества и прежде всего — честность. Помещик доверял Григорию крупные деньги, давал самые ответственные поручения. Так продолжалось до того рокового случая, который перевернул всю жизнь Котовского.

Однажды помещик поручил Григорию продать в Кишиневе крупную партию свиней. Тот успешно справился с делом. Более того: для больного батрака, у которого не было близких, купил лекарства.

Вернувшись в село, Котовский первым делом направился не к Скоповскому, а к больному. Помещика это взбесило. Он считал батрака лодырем и симулянтом. Вспылив, Скоповский приказал конюхам всыпать батраку «горячих». Котовский вступился за него и слегка помял им бока.

— Ах, ты бунтовать!— заорал Скоповский.— Против законной власти идешь? Ну, я тебе покажу... Ребята, вяжи смутьяна.

С десяток человек навалились на Котовского и связали его по рукам и ногам.

— А теперь отвезите его в степь, положите на снежок и возвращайтесь обратно! Другим бунтовать неповадно будет.

Конюхи понимали, что Котовский почти наверняка замерзнет в степи, погибнет. Но ослушаться не посмели. Сани весело скрипели по набитой дороге. Апельсиновый шар солнца медленно плыл в морозном мареве. От конских лепешек поднимался пар.

Котовский, до крови искусав губы, страдая от боли и оскорбленного самолюбия, тяжело ворочался в санях, посылая проклятия своим душегубам.

— Тпру!—остановил лошадей старший конюх.— Приехали.

Его голос слегка дрогнул:

— Ты, Григорий Иванович, не взыщи! Не наша воля, не наш и грех. Барин приказал, с него Господь и спросит. Выгружай, ребята! Осторожней, не стукни головой. Заноси влево. Клади на снежок, все мягче лежать...

— Развяжите!— кричал Котовский.— Очумели, что ли, дураки?

— А ты, Григорий Иванович, не лайся. Полежи, помолись, быстренько и отойдешь. Вот и морозец крепчает, все тебе помощь,

не долго маяться. Помирать-то когда-никогда надо. Тебе сейчас, нам чуток погодя. Ну, брат, будь здоров, то есть наоборот — прощевай. На том свете встренимся.— Конюх высморкался на снег и пошел к лошадям.

Взмахнув кнутом, зачмокал:

— Ну, вредные, застоялись! По-шли!

Скрип полозьев быстро стихал. Котовский застонал:

— Что же это такое? Неужто и впрямь погибель пришла?

Метель все живее закручивала снежные столбы.

— Но нет!— крикнул на всю степь Котовский.— Не дамся! Эх, какое-нибудь бы дерево сейчас. Вот тогда спасусь, перетру веревки.

И он покатился по стылой земле, застревая в мягких сугробах ложбинок, мучительно взбираясь накатом на взгорки — дерево, дерево!