Евгений Загорянский - Повесть о Морфи

Ненависть к людям, ранее проявлявшаяся отдельными вспышками, теперь стала ровной и постоянной. Агорафобия сменилась новой болезнью – манна персекутива, манией преследования. Может быть, ею был болен в последние годы жизни и Джонатан Свифт?

А ведь Пол раньше был добр и щедр, он любил людей.

Даже в поздние годы в Новом Орлеане ни один бедняк не отходил от Пола, не получив монетки. Он славился своей щедростью, своей готовностью всегда помочь людям.

Но все это было в иной фазе болезни. Теперь он выискивает в поступках людей, знакомые черты йэху – и радовался, когда находил их. Активность Пола возрастала, но это была нехорошая, нездоровая активность.

У Пола не было причин для хорошего настроения.

Дела Эдуарда шли плохо, настолько плохо, что он присоединился к Сибрандту. Они вместе начали требовать продажи старого дома на Роял-стрит. Трое владельцев из пяти упорно говорили «нет», но тогда Сибрандт и Эдуард решили потребовать свои доли законным путем.

Они хотели получить решение суда о продаже дома, а Полу казалось, что движут ими отнюдь не деньги: он считал, что Эдуард и Сибрандт (особенно Сибрандт!) хотят сжечь дом вместе со всеми, кто в нем находится.

Пол приказал приделать к окнам железные решетки и сам каждый вечер обходил дом перед тем, как ложиться спать.

Надо было лично проверить, не подложен ли где-нибудь огонь, можно ли спать спокойно.

Спать спокойно! Уже много лет, как Пол забыл спокойный сон. Воспаленный мозг не находил во сне отдыха. Короткий и прерывистый, испещренный кошмарами, сон этот не освежал, не давал передышки.

– Не должны же мы все идти на поводу у сумасшедшего! – заявил Сибрандт, и Эдуард поддержал его.

Несмотря на просьбы миссис Морфи и Эллен, они обратились в суд. Получив извещение, Пол даже обрадовался.

Во-первых, это было новое подтверждение того, что он окружен сплошным стадом вонючих йэху.

Во-вторых, у него с йэху были стародавние счеты, которые он мечтал свести. Как гениальный адвокат, он, безусловно, разгромит все планы йэху в луизианском суде, посрамит и изобличит их. Атторни ат-лоу засел писать жалобы и возражения на десятках листов.

Порой ему казалось, что этот процесс – всего лишь обходной маневр, примитивная маскировка. Дом был только предлогом, а добирались заговорщики до него самого, до его жизни…

Он участил обходы дома, во всех комнатах, где он бывал, лежали на подоконниках заряженные пистолеты: Пол опасался нападения через окно.

Он знал, что рассчитывать на городские власти ему не приходится: в городе по-прежнему верховодил всем Джеральд Аллисон. И Пол решил защищаться сам, защищаться до последнего патрона… Но сначала он должен посрамить йэху в суде!

Его последней страстью оставались цветы и дети.

Теперь он не выходил из дома совсем. Дети грузчиков, работавших у Ли Сяо, бегали по его поручению на Французский рынок за цветами. Долгими часами Пол мог сидеть на веранде с пистолетом в одной руке, держа в другой белый цветок магнолии, наполнявший благоуханием дом.

Однажды за завтраком Пол подозрительно понюхал рисовую кашу и спросил у Эллен:

– Эллен, кто готовил это?

– Каша подгорела, Пол? – встревожилась миссис Тельсид.

– Нет, не подгорела. Кто варил кашу, Эллен?

– Мамми Флора, Пол, как обычно…

– Мамми Флора? Так вот, твоя мамми Флора старая дура… Она выжила из ума, она и не заметит, как в кастрюлю насыпят чего угодно!

– Уверяю тебя, Пол…

– В этой каше – яд! – взвизгнул Пол. – Я не боюсь умереть, но я должен сначала выиграть процесс. Эллен, я прошу, чтобы стряпала для меня только ты, хорошо?

– А я, Пол? – грустно спросила миссис Тельсид.

– Или ты, мама… Но Эллен это легче. И вообще я больше не буду есть каши. Давай мне на завтрак яйца – их гораздо труднее отравить, так пишут во всех книжках… Налей мне чаю, Эллен, я не буду есть. Налей же мне чаю!

И Пол ушел к себе не позавтракав. С этого дня он начал требовать для себя особой, затейливой диеты, которую составил сам. Особенно он настаивал на том, чтобы руки служанок ни в коем случае не прикасались к его пище.

10 июля 1884 года Пола вызвал к себе повесткой судья Стронг, к которому попало дело о разделе наследства, состоящего из доходного дома на Роял-стрит, 89.

Судье Стронгу было за восемьдесят, он был старинным другом Алонзо Морфи и его семьи.

Получив повестку, Пол воодушевился, имя судьи Стронга придало ему бодрости. Он знал, что близится час его торжества, недостойные домогательства йэху будут теперь с презрением отвергнуты. Он долго одевался, чтобы идти в суд.

Стоял необыкновенно жаркий полдень, солнце раскалило черепичные крыши города, как сковороду.

– Надень белый костюм, Пол! – посоветовала миссис Тельсид, завязывая сыну галстук бабочкой.

– Кто это ходит в суд в белом? – огрызнулся Пол, поправляя крахмальный воротничок. – Я буду там совсем недолго, вот увидите.

И он надел черный лондонский сюртук, когда-то безупречный, а теперь побелевший по швам, заношенный до блеска.

Он шел по Канал-стрит, маленький и прямой, приподняв плечи. Ему казалось, что новоорлеанские щеголи, молодые лоботрясы в узких штанах, по-прежнему с завистью смотрят на его сюртук, полосатые брюки без отворотов и лакированные ботинки на пуговицах.

Он гордо шагал по улице, совершенно не понимая, что он смешон и жалок, что время сыграло с ним беспощадную шутку…

Он не заметил жалости, светившейся в глазах старого судьи Стронга. В собственных глазах он оставался Полом Морфи, непонятым, опальным, но все же непобедимым шахматистом.

Он шел на суд, готовясь произнести громовую речь.

Он выучил ее наизусть, эта речь должна была, как метлой, смести все козни врагов, восстановить в мире справедливость, загнать всех йэху в их вонючие логова.

Он шел в суд, а в суде никто не сможет заткнуть ему рот! Но получилось все совершенно иначе, неожиданно и непонятно. Судья Стронг попросил его присесть, в комнате их было только двое. По-видимому, судебное заседание было отложено.

Судья Стронг смотрел на Пола серыми жалостливыми глазами.

– Я хотел поговорить с вами до заседания, мистер Морфи, – сказал он мягко. – Не кажется ли вам, что лучше не доводить дела до суда?

– Почему, ваша честь? – надменно спросил Пол. – Мне нечего бояться, справедливость должна восторжествовать!

Он ни за что на свете не хотел упустить возможность сказать свою блестящую речь. Никаких мировых, никаких компромиссов!

Судья Стронг слегка нахмурился.

– Раз вы заговорили о справедливости, мистер Морфи, подумайте о правах других владельцев, которые вы отвергаете. Ваш покойный отец завещал дом на Роял-стрит пяти наследникам. Мистер Сибрандт и мистер Эдуард Морфи имеют в нем свои доли.