ХРОНИКИ ДАО - Deng Ming-Dao

Некоторое время Сайхун сидел, созерцал, полностью переключившись на священное внутри. Потом он поднялся и начал петь, аккомпанируя словам движениями и жестами. Внезапно ветер остановился. Замолкли птицы. Даже деревья задрожали, услышав его голос.

Сайхун с нетерпением прислушался: ничего.

Секунду он размышлял: правильно ли все сделано – в конце концов, он довольно давно не исполнял эту песню, хотя подобную мелодию забыть и непросто. Потом запел снова. Никакого ответа.

После третьей попытки он понял, что эта песня может жить только в Китае.

Огорченный и расстроенный, Сайхун повернул обратно к лодке. Он греб, направляясь к ожидавшим его друзьям и родственникам, но теперь понимал, что это была обыкновенная лодочная прогулка.

Б 1963 году Сайхун вернулся в Китай. Услышав, что он собирается на всеми любимую родину, многие передали ему красные пакетики с «деньгами счастья». И Большая миссис Ли, и дядюшка Фэн, и дядюшка Пун, и Старина Ли, даже Дьявол Ли – все передали ему что-то в дорогу. Сайхун был тронут: даже в Хуашань он не чувствовал такой поддержки и дружеского отношения. Он совершал эту поездку по просьбе Ван Цзыпина, к которому Правительство коммунистов всегда относилось с благосклонностью. Когда Мао Цзэдун пожелал улучшить здоровье народа с помощью боевых искусств, Ван, среди многих мастеров, получил приглашение продемонстрировать свои умения.

Ван Цзыпин тогда сопровождал премьера Чжоу Эньлая, совершавшего дипломатическую поездку в Бирму. У Сайхуна не было никаких сомнений, что лишь дипломатический опыт Чжоу заставил официальный Китай использовать боевые искусства в качестве средства укрепления международных отношений. Он подозревал, что в тайне Чжоу симпатизировал многим классическим искусствам, которые поначалу в пылу идеологических конфликтов начисто отвергались. Но вместе с тем, Чжоу никогда не выступал в поддержку кого-либо, если чувствовал нападки, – вместо этого он терпеливо дожидался момента, когда можно будет поднять людей на борьбу за идеалы, к которым он стремился. Храня в секрете свои истинные побуждения, никогда не демонстрируя свою привязанность к кому-либо, он оставлял людей в неведении до тех пор, пока проведенную им подпольную работу оказывалось уже невозможным остановить. Сайхун чувствовал, что за этим новым интересом к боевым искусствам – или, как их теперь называли на Западе, ушу - снова-таки стоит Чжоу. Приглашение имело все отличия, характерные для подпольных манипуляций премьера: Чжоу предпочитал стратегические приемы, которым были вынуждены аплодировать даже его враги. Улучшение здоровья народа оказалось благородным идеалом, с которым никто бы не смог поспорить.

Прибыв в Пекин, Сайхун готовился к встрече с одним из своих учителей – но каково же было его изумление, когда он обнаружил, что теперь Ван Цзыпин уже выглядит далеко не таким впечатляющим! Этот человек стал подозрительным, даже скрытным. Безусловно, Цзыгашу уже было 83, но он при этом все еще сохранял вид крепкого и жилистого мужчины, готового поспорить даже с тем, кто гораздо моложе его. Теперь волосы Ван Цзыпина были совершенно седыми, зато глаза продолжали сверкать неугасимой яростью. Ван сухо поприветствовал Сайхуна, затем движением глаз указал на невысокого человека в зеленом сюртуке «а-ля Мао». Сайхун тут же понял, что агенты коммунистов внимательно следили буквально за всем.

У Сайхуна так и не выпало времени поговорить со своим учителем наедине. Вместо этого пришлось сосредоточиться на репетициях и разучивании заранее подготовленных поединков с другими вернувшимися учениками. В свое время Ван Цзыпин обучил настолько многих, что те, кого пригласили на демонстрацию, практически знали друг друга в лицо. Было весьма характерно, что практически все ученики вернулись в Китай из других стран. Гордые индивидуалисты, эти знатоки боевых искусств в начале пятидесятых годов покинули страну.

Пребывая под постоянным наблюдением властей, воины репетировали свои упражнения в угрюмой тишине. Им совершенно не нравились ограничения, но с этим приходилось мириться ради учителя. Занятия проходили в школе Вана – старом здании гимназии с бледно-зелеными стенами и высокими окнами, через которые проникал яркий солнечный свет. В зале были зеркала, груши, деревянные болваны для отработки ударов, канаты для лазанья и акробатические снаряды. В воздухе стоял своеобразный, немного острый аромат – не оттого, что в зале занималось множество людей. Этот запах исходил из каких-то особых добавок в материалы, из которых был построен зал. Воины тренировались по восемь часов в день под неусыпным контролем самого Вана. Каждое движение неоднократно разучивалось, и если совершенство могло бы разозлить богов, – что ж, Ван, безусловно, был полон решимости довести их до абсолютной ярости.

В тот вечер, когда намечалось представление, стадион был забит до отказа. В особой ложе восседали Мао Цзэдун, Чжоу Эньлай, Чжу Дэ и другие государственные деятели. Сайхун скептически окинул правительственную ложу: когда-то эти люди объявили боевые искусства феодальным прошлым. Теперь же они считали, что древние знания могут оказаться полезными для здоровья, а также в качестве показательных выступлений – будет чем поразить другие страны.

Под грохот аплодисментов на поле вышли старые мастера боевых искусств. Там был Мастер стиля Обезьяны, движения которого напоминали приматов; другого воина называли Крысой – он сражался, орудуя кавалерийской пикой тринадцати футов длиной. Сам Ван Цзыпин продемонстрировал свою жизнеспособность, выступив с показательными упражнениями с копьем и монашеской шпагой.

Подошла очередь Сайхуна. Он вышел на помост в простой хлопковой рубашке голубого цвета, белых хлопчатобумажных штанах и самодельных теннисных туфлях. Туловище плотно охватывал пояс. Вместе с двумя другими учениками он в быстрой последовательности показал комплекс упражнений с двумя мотыгами, затем – с двумя кинжалами и наконец – форму боя на мечах «Плывущий дракон» – этот стиль был унаследован от женщины, пытавшейся убить императора Цяньлуна. Каждое его движение зрители встречали громкими овациями. Вспомнив свои актерские навыки, Сайхун дополнил технику скрытого бокса соответствующими гримасами. Наконец подошло время его последнего, сольного выступления. Он взял копье, обвел взглядом ревущую толпу зрителей… Своим ученикам Bail не сказал ни слова – это значило, что они почти близки, чтобы услышать одобрение от мастера. Значит, выступление идет хорошо. Гости в правительственной ложе, судя по всему, также были довольны.