ХРОНИКИ ДАО - Deng Ming-Dao

Копье было сделано из ствола молодого деревца. Толщиной всего в полтора дюйма в основании, практически без сужения к другому концу, оно легко сгибалось при выпадах вперед. На конце копье резко сужалось, а собственно металлический наконечник был снабжен длинным темляком из конского волоса, окрашенном в ярко-красный цвет. При каждом движении темляк невольно приковывал к себе взгляд. Это было сделано не только для большей зрелищное™ – в бою такой темляк отвлекал противника от острия копья и также мог быть использован для захвата оружия нападающего. Сам стиль получил название «Кровавое копье», поскольку изначально выполнявший должен был начинать бой с темляком белого цвета, который впоследствии окрашивался кровью противника.

Услышав, как громко объявили его имя и стиль: «Кван Сайхун. Стиль "Кровавое копье"», Сайхун покрепче взялся за свое оружие. Потом он вышел на помост. Какое-то мгновение он стоял неподвижно, ожидая, пока затихнут возгласы с трибун. Копье он держал вертикально, уперев его концом в землю. Вдруг он подумал, что белизна древесины чем-то сходна с позвоночником. Затем Сайхун поднял левую руку, делая медленный вдох. Наконец он обеими руками схватил древко, мощно поднял его в воздух – и полностью погрузился в выполнение упражнения, наглядно демонстрируя, как может сражаться человек. Имитируя сопротивление множеству противников, Сайхун Делал блоки, отбивал удары, атаковал сам и взлетал в воздух почти балетными прыжками. Он стремился к тому, чтобы зрители поверили: он действительно сражается с невидимыми врагами. Даже сам Чжоу зааплодировал Сайхуну. Сайхун подумал: интересно, помнит ли его еще премьер-министр.

Представители других школ, которые выступили раньше Сайхуна, вернулись на помост, чтобы продемонстрировать показательные поединки. Безоружный Сайхун оказался лицом к лицу с директором одной из шанхайских школ Вана – коренастым и крепким мужчиной лег шестидесяти с короткой стрижкой. В руках у противника было два настоящих кинжала.

– Атакуй! – крикнул Ван.

Сайхун разоружил своего противника за пять секунд. Первая секунда: противник напал; вторая: Сайхун отбил удар; третья: ударил по тыльной стороне одной руки противника; четвертая: выбил кинжал из другой; пятая: вернулся в исходную позицию. Послышались звучные аплодисменты.

– Слишком медленно! – снова крикнул Ван. Старый учитель, который иногда выскакивал на ринг, если действия ученика грозили уничтожить репутацию его школы, стремился к тому, чтобы на этом празднике все было само совершенство. Он занял место Сайхуна, произнеся: «Трех секунд вполне достаточно.»

Противник с кинжалами снова напал. В первую секунду атаки Ван сделал шаг в направлении противника. На второй секунде он нанес такой молниеносный удар двумя руками, что оба ножа упали на землю. На счет «три» Ван уже стоял в исходной позиции. При виде такого совершенства не только стадион взорвался возгласами восхищения и аплодисментами – сам Мао лично аплодировал Ваиу.

Выступления продолжались. Сайхун трезво рассуждал: некогда вершиной его устремлений было стать просто знатоком боевых искусств. Подрастая, он видел рыцарей бывшей империи, восхищался их героизмом. Однако современность, да и Вторая мировая война навсегда изменили смысл того, что значило быть воином. Огнестрельное оружие и регулярная армия стали более значимы, нежели умение и рыцарские качества. Теперь уже не было знатоков боевых искусств в исконном понимании этого выражения, а те, кто считали себя таковыми, на деле были лишь неисправимыми романтиками. От прошлого досталось лишь весьма своеобразное наследство, которое пытались сохранить сильные и суровые мужчины, подобные Вану или его инструктору из Шанхая. Теперь древнее искусство оказалось в поле зрения Мао и его правительства. Высочайшее совершенство, которое воины прошлого держали в тайне, теперь было открыто всем; его собирались эксплуатировать по политическим соображениям. Безусловно, не Сайхуну было принимать такое решение. Ван решил сотрудничать, а Сайхун должен был вернуться в Китай, повинуясь требованию своего учителя. Но в любом другом случае, он ни за что не продемонстрировал бы любопытным зевакам свое искусство. Его всегда учили держать умение в тайне до самого последнего момента. Но начиная с этого времени боевые искусства, которые всегда воплощали в себе принципиальность, честь, дисциплину и индивидуальность будут трансформироваться в показательные выступления и просто в спорт. Хранители вековечной мудрости отдавали драгоценное наследство в чужие руки.

Через два дня после выступления Сайхун сел в поезд, направлявшийся на запад. Пересекая просторы родины, он наблюдал за окном вагона черты нового Китая: какие-то фабрики, заводы, первую технику на полях. Китайский народ был на пороге индустриализации. Что ж, это будет полезно для экономики, для военных, для баланса в торговле. Теперь он видел, что люди, которые ранее были под гнетом представителей его родного аристократического класса, теперь получили шанс развиваться и двигаться вперед. Но вместе с уходом старого общественного порядка начала тускнеть и древняя классическая культура, которую Сайхун так высоко ценил. Императорские дворцы превратились в музеи; ученые теперь могли работать в архивах, только лишь если им очень повезет, – в противном случае их ждали сельскохозяйственные поля. На самом Хуашань жили лишь несколько монахов да монахинь (во времена Сайхуна среди жителей Хуашань никогда не было женщин), которых прислало туда правительство, чтобы они заботились о достопримечательностях для туристов.

На рассвете Сайхун сошел с поезда, в котором он трясся два дня. Он не торопясь прошел от станции к озеру; потом, ожидая лодочника, немного постоял на самом краю у воды – крохотная фигурка, почти незаметная на фоне разлившейся водной глади. Серые очертания холмов и голубоватые дики далеких гор едва проступали за густой облачностью.

Посреди озера темнел небольшой куполообразный остров. Издалека на нем ничего нельзя было рассмотреть, лишь редкие мазки каменных глыб и деревья, возвышающиеся над зеркалом воды. Сайхун знал, что там сейчас находится его учитель, – в сущности, он даже слегка ощущал это присутствие, – но в остальном никаких других признаков жизни вокруг озера не было.

Какое-то время он постоял на берегу. Стайка ласточек крошечными кинжалами пронеслась над бледно-голубой водой, вытворяя на лету акробатически изящные трюки. Сайхун задумался, может, они возвращаются из какого-то ночного путешествия? Или их воздушный танец – приветствие восходящему солнцу? Крошечные птахи с острыми, словно ножи, крыльями, захватывающей дух скоростью и удивительным, непостижимым разумом Неожиданно прервали свой эксцентричный полет и растаяли в вышине. Сайхун прислушался к легкому шороху песка, к мягкому бульканью во-№. В Хуашань бесстрастные горы были воплощением совершенной неподвижности. Всякое движение скрывалось в наполненных жизнью горных пещерах и подземных потоках. На этом же озере присутствовала какая-то смесь нз неподвижности и движения. Тихая поверхность воды напоминала медитирующий разум; а поскольку вокруг ощущалось одиночество, существовала вероятность того, что ему, Сайхуну, здесь может явиться Дао.