ХРОНИКИ ДАО - Deng Ming-Dao

Сына воспитать рыцарь не успел – умер. Возможно, что дочь практически закончила обучение при отце, да еще Бабочка, наверное, подучил ее.

– Мы отправимся к ней домой, – быстро произнес Уцюань.

– Не так быстро, – запротестовал Сайхун. – Нужно разузнать побольше. Есть немало женщин-бойцов, которые сражаются получше иных мужчин.

– Это точно, – согласился Уюн, – вот почему завтра мы должны отправиться к полицейскому патологоанатому.

На следующее утро Сайхун, Уюн и Уцюань отправились в городской морг – угрюмое кирпичное здание, покрытое пятнами угольной сажи и столетней пыли. Предъявив дежурному врачу свои документы, они убедили его позволить им осмотреть тело убитого, которое привезли два дня назад. Полицейский врач оказался довольно странным человеком – гораздо более странным, чем можно было бы ожидать от того, кто всю свою жизнь занимается мертвецами.

Глаза и брови патологоанатома придавали их владельцу неуловимо волчье выражение лица, а вечно растянутые в улыбку губы открывали кривую полоску отвратительно вывернутых наружу зубов. Патологоанатом излучал искреннее радушие и всем своим видом демонстрировал, насколько любит свою работу. Убедившись в законности любопытства трех товарищей, он с радостью провел их вниз, словно гордясь возможностью продемонстрировать свое высшее достижение. У патологоанатома была привычка потирать свои морщинистые руки, причем делал он это не столько от нервозности, сколько от предвкушения.

Он провел их за собой в подвал, и его седая борода маячила впереди, словно рыбья спина, мелькающая в темной морской воде. Возможность хоть как-то спастись от одуряющей пекинской жары порадовала бы Сайхува, если бы не запах формальдегида и смрад разлагающихся внутренностей. В конце концов лестница привела их в узкий сводчатый зал. Коптящее пламя масляных светильников неровно освещало гробы и прозекционные столы. Ассистент как раз собирался произвести вскрытие тела женщины, но полицейский патологоанатом отпустил своего помощника и почти с нежностью накрыл тело серой замызганной простыней. Потом он отвел трех монахов в дальний темный угол прозекторской и снял крышку со стоявшего там гроба. Вокруг тут же распространилось жуткое зловоние.

– К счастью, мы еще не обработали его известью. Я подумал, что может быть еще расследование, так что решил обождать денек. Впрочем, сегодня убийства уже никого не волнуют.

Сайхун осмотрел тело. Убитый оказался крупным, высоким буддистским монахом. Бритая голова монаха казалась огромной, словно пушечное ядро; брови были густыми, черными. Ноздри смотрелись обыкновенными дырочками, а за темно-багровой полоской полураскрытых губ между частично выбитыми зубами виднелись сгустки черной запекшейся крови. Железные четки, каждая бусина полтора дюйма в диаметре, охватывали его шею.

Жрец был одет в серую куртку и штаны; распахнутая куртка открывала на обозрение широкую грудь и огромные, словно ствол дерева, руки. Уцюань достал из ножен свой меч и острием клинка откинул полу куртки. У плеча под правой ключицей и за левым ухом виднелись два коричневых пятна. Самым очевидным ранением была большая багровая ссадина в форме человеческой ладони на груди, как раз там, где сердце.

– Мы не знаем, кто убил его, – академическим тоном известил друзей патологоанатом, – но все произошло очень быстро, а оружие было сломано.

Все посмотрели на обломки оружия, небрежно брошенные рядом с трупом, – лунного ножа. То было длинное и тяжелое оружие, излюбленное у буддистских монахов. С одного конца лезвие было широким – наследие мотыг, которыми в свое время выкапывали съедобные растения; лезвие на другом конце было сделано в форме полумесяца. У каждого лезвия на древке крепились стальные кольца, которые во время боя издавали сильный звон. Древко из твердого тика оказалось разломанным и расщепленным из-за удара невероятной силы.

Сайхун попросил патологоанатома оставить их у трупа наедине на несколько минут, а потом повернулся к Уюну:

– Что тебе сообщил осведомитель и какое отношение все это имеет к Бабочке?

Уюн взял фонарь «летучая мышь» и поставил его на крышку гроба.

– Два дня назад этот монах приехал в Пекин с аналогичной целью: он хотел воспрепятствовать новым преступлениям Бабочки и его любовницы. Он придумал план: выманить Тигрицу из дома с помощью ее братца. От старейшин тайного мира монах узнал, что юноша всегда выходит из особняка сестры в одно и то же время. В итоге монах встретился с парнем и загородил ему дорогу. Монах взял два свинцовых шара и с такой силой бросил их в землю, что они полностью погрузились в нее. Потом монах вскочил на место, где упали шары, и бросил брату Тигрицы вызов – мол, если пареньку удастся хотя бы столкнуть его с места, монах научит его своему искусству. Безусловно, мальчик согласился. Он был уверен в своем умении и, как и все знатоки боевых искусств, стремился узнать больше. В общем, юнец бездумно атаковал, монах открытой ладонью шлепнул его по сердцу. У брата Тигрицы пошла горлом кровь, и он убежал.

Он показал свою рану сестре и та сразу узнала почерк мастера стиля Железная Ладонь. Тигрица тут же выбежала из дома, чтобы отомстить за брата. Монах ожидал ее. Вначале он сражался с ней голыми руками; но потом, изумившись ее силе и умению, был вынужден взяться за оружие. Но, по словам свидетелей, это ему не помогло: сопернице удалось лишить боксера-ветерана его лунного ножа. В ярости она перехватила древко, разломала его, а потом нанесла монаху точно такой же удар, как тот, которым он ранил ее брата. Всех лет тренировки монаха оказалось недостаточно: ее смертоносные пальцы оборвали тонкую нить его жизни.

Сайхун посмотрел на неподвижное тело – раны и кровоподтеки красноречиво говорили, что эта женщина-боец не зря заслужила свое имя.

– Пошли отсюда, – сказал он товарищам. – Наверное, Бабочка уже знает о нашем приезде в Пекин. Мы нападем на особняк Тигрицы сегодня же днем.

Оба монаха согласно покачали головами. Потом они выдали патологоанатому «чаевые» и неторопливо отправились через весь город в северо-западный квартал.

– Плохая это примета: ходить в морг в день сражения, – проворчал Угон.

Уцюань тут же высмеял мнительность брата:

– Да что размышлять над этими глупостями! Зато вонь в мертвецкой – точно не предрассудок. Реальная до ужаса.

– По сравнению с ней запахи в городе просто замечательные, – согласился Сайхун.

Уюн вдохнул полной грудью. В воздухе тяжелой пеленой висел запах угольного дыма, немного напоминавший горящее масло и пережаренный свиной жир.

– Дьявольщина, – закашлявшись, пожаловался он. – Хрен редьки не слаще.