ХРОНИКИ ДАО - Deng Ming-Dao

Здесь кроется подвох, решил Сайхун; еще одна попытка сохранить надо мной контроль. Но любопытство все же давало о себе знать – и Сайхун решил согласиться с поручением, надеясь, что оно окажется действительно стоящим.

– Я согласен.

– Хорошо, – Великий Мастер подмигнул ученику, – вот в чем заключается твое поручение: когда бы ты ни встретил страждущих, если в твоих силах будет помочь им, ты должен будешь сделать это любой ценой.

Сайхун молчал, ожидая продолжения. Но Великий Мастер более не сказал ни слова, лишь затаил в уголках губ улыбку.

– И это – это все? – в голосе Сайхуна послышался гнев разочарования.

– Да, – благодушно кивнул Великий Мастер.

Сайхун почувствовал себя совершенно неудовлетворенным. Поручение было совсем не героическим – более того, оно самым непосредственным образом разрушало его замысел стать коллекционером, знатоком искусства и настоящим воином. Если он начнет помогать всем, кто в этом нуждается – в Китае особенно много обездоленных, буквально миллионы, – то своей заветной цели ему никогда не достигнуть.

– Помни: ты согласился принять поручение и должен выполнять его до конца своих дней, – произнес Великий Масгер, откинувшись на спинку стула. – Где бы ты ни встретил страдающих – обязательно помогай им.

Спустившись crop, Сайхуц столовой окунулся в бесконечную, кипучую и безрадостную мирскую жизнь. Те месяцы, которые прошли с момента отъезда из Хуашань, слились в одну долгую и непрерывную череду скитаний и бесплодных попыток отыскать хоть какое-нибудь приключение. Сайхун решил отбросить прочь все советы старого учителя, твердо решив добиваться собственных целей. Он вернулся в свою семью и с удовольствием оказался в роскоши и богатстве. Но даже потратив целое состояние на коллекционирование предметов искусства и редкие книги, он чувствовал беспокойство и тоску. Он стремился к приключениям. Именно на арене жизненного опыта он проверит свои умения. И Сайхун вернулся в Шанхай.

Когда Сайхун занимался преследованием Бабочки, Шанхай показался ему жутким местом, средоточием опасности, всяческих развлечений и зла. Теперь же город предстал перед ним в своем настоящем облике: богатым, безудержно рвущимся ввысь космополитическим центром. Здания в европейском стиле казались экзотаческими рукотворными вершинами из стали и гранита, более массивными, чем крепостные стены, с почти идеальными геометрическими пропорциями, ровными рядами окон и взметнувшимися ввысь греческими колоннами. Ему нравились купола и башни с тонкими, белыми флагштоками, на которых под свежим тихоокеанским бризом и ветром от реки Хуанпу трепетали разноцветные полотнища. В этих зданиях не было ничего общего с разноцветьем и богатой деталировкой традиционной китайской архитектуры, но сейчас Сайхуна восхищали все эти углы, контрфорсы, арки и замковые камни, отбрасывавшие острые, монументальные тени на фасады.

Издалека новые кварталы напоминали сотню крепостей, воздвигнутых на фоне бескрайнего выцветшего небосвода. Привычные китайские дома – магазины, жилые дома, театры, курильни опиума, салоны для азартных игр – заполняли разломы между высотными коробками и текли куда-то вдаль по бесконечной хаотической паутине улочек. То были красные и коричневые домишки из кирпича, самана, глины и дерева, где коренные жители шумели, плакали, варили, убирали и торговали. Европейское присутствие было пышным и вызывающим – целые кварталы Запада намертво вросли в тело Китая. Однако китайцы не собирались сдаваться и понемногу стали отвоевывать захваченное; так появился странный город-гибрид.

В Шанхае встреча Востока с Западом приняла в особенности фантастические пропорции. В городе можно было встретить и богатых банкиров, и марионеточных политиканов, и безжалостных солдат, и обуреваемых жаждой наживы гангстеров, и пристрастившихся к курению опиума, и привлекательных женщин, и несчастных тружеников, и отрешенных ученых, и продажных чиновников, и угрюмых грузчиков, и обыкновенных людей; и все они так или иначе сосуществовали в Шанхае. Гигантский мегалополис существовал именно благодаря этой плодородной смеси денег, власти, удовольствий, возбуждения, подкупа и наркотиков. И именно в этом богатом урбанистическом мире собирался жить Сайхун.

Он поселился в дешевенькой гостинице, деля комнату с шестью другими постояльцами, которые приходили и уходили, когда им вздумается. Все свои пожитки он сложил в сундучок, и казалось, что вместе с ними он запер там свое прошлое даоса и аристократа. Он перестал делать какие-либо выводы, отказался заглядывать в глубину вещей. Его личность находилась в состоянии осады, пребывая под властью диктатора, имя которому – молодость.

Как и многие молодые люди, он начал с проб и ошибок. Вначале, стремясь к легким деньгам и желая доказать, на что он способен, Сайхун работал в различных казино дилером по игре в маджонг и домино. Однако вскорости это занятое разочаровало его. После он на некоторое время устроился охранником в курильни опиума и залы азартных игр, вышвыривая разбушевавшихся гуляк и клиентов, которые не желали платить. Это показалось Сай-хуну более интересным. Он превратился в жестокого и хитрого бойца, в арсенале которого были самые разнообразные виды оружия. Излюбленным вооружением у нею был медный кастет. Постепенно Сайхун все больше склонялся к эстетике своих учителей боевых искусств: души противника, пока из глотки у него не хлынет кровь, а язык не вывалится наружу; вонзайся в его ребра, наслаждаясь хрустом ломающихся костей; терзай мышцы врага скручивающими движениями и захватами костей. Наслаждайся его стонами. Жди, пока не услышишь звук лопающихся внутренних органов. Каждый день он питался в уличных забегаловках и ресторанчиках, немного спал у своего закрытого сундучка, а к вечеру выходил во мрак пропитанных опиумным дымом шанхайских улиц, страстно предвкушая какую-нибудь драку, в которой удастся поучаствовать.

Сайхун стал угрюмым и злым человеком с дурным характером, но ему нравилась новая жизнь. Его боялись, и он принимал этот страх почти за уважение. Он делал то, что хотел, и тогда, когда хотел. Никто не осмеливался противоречить Сайхуну, никто не мог его сколь-нибудь ограничить. Тех, кто переходил ему дорогу, юноша безжалостно повергал на землю. Теперь Шанхай стал его сокровищницей. Каменные громады небоскребов казались ему далекой горной цепью; опиумный дымок – поэтической дымкой, алкоголь заменил журчание источников и шум священных рек. Звезды, солнце и луна уступили место неону и лампам накаливания, а роли учителей, служек и новообращенных выполняли тайные осведомители, кабацкая теребень, игроки в азартные игры и потаскухи. Теперь его тело стало храмом, ноги – малиновыми колоннами, а руки – тяжелыми вратами.