Мэтт Шрадер - Создание музыки для кино. Секреты ведущих голливудских композиторов

И я не хотел чему-то переучиваться, хотя, конечно, очень уважал Дэвида, но я не хотел провалиться со словами: «Дай мне подумать, как сделать это для тебя». И быть парнем, который бы все затормозил. Я решил попрактиковать искусство защиты своих границ и сказал: «Со всем уважением, но я должен отказаться, потому что это не тот момент, когда я могу на чем-то сфокусироваться. Я ничего не имею против сценария или тебя лично. Я польщен, но я не думаю, что могу это сделать прямо сейчас. И не хочу с такими вот чувствами вступать в этот проект, понимаешь…»

Я поспал с этим несколько ночей, а я тот тип человека, у которого в какой-то момент начинает зудеть. Когда я набрался смелости позвонить ему спустя несколько месяцев, то сказал: «Эй, ты знаешь, я хочу снова повториться, что проблема была не в качестве материала и не в тебе, не в том, что ты делаешь. Я просто не был готов к этому. А теперь я готов к сотрудничеству, сомневаюсь, что ты этого захочешь, но позвони мне в следующий раз». И он ответил: «Нет, мы до сих пор ждем тебя. Так что приходи». Я позвонил Аттикусу и позже в этот же день мы уже погрузились в процесс.

Насколько страшно было решиться на такой шаг?

Резнор: Мы были очень честны. Аттикус уже делал подобную работу, так что я полагался на его понимание процесса. Я даже не знал, что такое студия для дублирования, я даже не знал, что это значит. Я мог сказать: «Что это, черт подери?» Но я не мог показать себя полным идиотом. При этом мы были очень честны с Дэвидом в том, что мы не такие, это не восьмой фильм, который мы делаем за год, и что мы находимся в потоке и точно знаем, что мы делаем. А он такой: «Слушай. Я вас прикрою. Я хочу создать нечто такое, в чем вы можете добиться успеха. Если у вас есть вопросы, или вам нужна помощь, у нас здесь отличная команда». И у него действительно отличная команда. Я думаю, все великие отношения начинаются, заканчиваются и выживают благодаря уважению и общению. И в этих отношениях было также много творчества, это были лучшие отношения, которые у меня когда-либо были. Он собрал команду из монтажеров, саунд-дизайнеров и всех-всех, и со всеми у нас были открытые и сотруднические отношения, и именно поэтому его фильмы становятся настолько хорошими. Там не было ничего покровительственного: «Мы работаем над музыкой, а ты делаешь вот это». Там было что-то вроде: «Эй, а что ты думаешь насчет вот этого? Как думаешь, если мы это засунем вот сюда? Ты думаешь, мы здесь все должны вверх дном перевернуть? Я не уверен, но давай попробуем». И часто мы оказывались в ситуации, где нужно было очень много сотрудничать, что для меня является совершенно новым концептом.

Росс: И это очень маленькая команда. Тут есть еще одна вещь. Мне кажется, что мы все друзья. Без преувеличений мы – это Дэвид, Кирк и Рен. И мы постоянно общаемся.

Резнор: И мы наслаждались роскошью тяжелого труда, которую предоставил нам Дэвид, обеспечив нас всем необходимым в студии, нам даже не надо было там всех людей знать. Мы вчетвером раскидывали идеи вокруг себя. А Дэвид был рыцарем с мечем, сражающимся за то, чтобы убедиться, что нам разрешают делать то, что он считает наилучшим. Мы никогда не чувствовали себя не в своей тарелке из-за фраз типа: «Тестирование показало, что будет лучше, если…» Мы никогда ничего подобного не слышали. Меня пугало нечто другое.

Первое – я вообще не представлял как исполнить задумку. Второе – фильм основан на диалогах, где люди разговаривают в комнатах. Это не битвы драконов и не космические серийные убийцы. Это просто болтающие парни. У меня было не так много мыслей по поводу того, какова роль музыки. Немного текстуры там и здесь? Потому что ты по большей части не должен вмешиваться в поток диалогов, которых очень много в фильме. И мы пытались получить у Дэвида ключи к тому, чего он хочет. «Ты хочешь чего-то оркестрового? Ты хочешь чего-то, что растворится в фоне? Ты хочешь чего-то вроде темы из «Звездных войн», переложенную на этот фильм?» Нам удалось выяснить следующее из его слов: «Я хочу, чтобы это звучало более электронно. Я хочу, чтобы у этой музыки была своя личность.

Не бойтесь пробовать. Не волнуйтесь, если вы переборщите». В процессе мы были вдохновлены на то, чтобы идти дальше первоначального консервативного взгляда на вещи. В самом начале наш подход заключался в этом: «Давайте не налажаем. Может быть, попробуем сделать так?» Я говорю за себя.

После я понял, что размышлял слишком ограниченно, а Дэвид был тем, кто толкал нас, говоря: «Что если вы дадите больше цвета музыке вне реплик?» И мы научились придавать музыке разные оттенки, и мы нашли границы того, что работает, и узнали, каков Дэвид в работе. И в звуковом плане мы нашли решение. Это была наша интерпретация происходящего. Мы не думали: «Окей, какая музыка должна была играть в ту эпоху?» Мы смотрели в общем, мне тогда только исполнилось 50, так что для меня компьютерные технологии и возраст обучения в колледже ассоциировались с серединой 80-х. Мы испытывали возбуждение от мысли о том, как мы можем использовать все эти машины. И эти ощущения прошлого были немного синти-поповыми.

Это перешло в музыку с арпеджио (ноты в аккорде звучат не одновременно, а следуют одна за другой), аналоговыми и цифровыми синтезаторами. Там было немного сэмплов. Это не было похоже на звуковую среду, скажем, «Девушки с татуировкой дракона», где мы фокусировались на ледяном, холодном, цифровом, более субъективном звуковом окружении. Здесь речь шла больше о таких вещах: «Каков звук у хорошей идеи? Когда у тебя появляется хорошая идея?» А у меня были такие вопросы: «Как я могу это записать, или какой я могу написать код, чтобы это уловить?» Мы не слишком сильно все продумывали. Потом появилась пара вещей, в них был звук чиптюна, это было ретро, но без указания на определенное время. Но мне кажется, у многих людей моего возраста это вызывало ностальгические чувства, которые не казались неподходящими.

Росс: Для меня это звучит как компьютерная микросхема. Для меня там есть отсылки, но я не ощущаю это как музыку из 80-х или еще откуда-то. Вы понимаете, что я имею в виду? У нас была идея, как уже сказал Трент, арпеджио, или идея движения музыки в истории. Но в то же время, в ней необычайная глубина, глубина персонажа и его одиночества. Это совершенно точно музыка в трех измерениях.

Резнор: Так же было с «Исчезнувшей». Мы начали с того, что попытались понять, какой фильм хочет сделать Дэвид. И он описал нам это так: «Я хочу, чтобы это было забавно, так, как когда ты смеешься, но не уверен, что должен, и ты чувствуешь себя странно, например, ты в театре, и, может быть, тебе не стоит над этим смеяться». И сначала я не понял, что он имеет в виду. Я прочитал сценарий и книгу. И когда я начал одну за другой видеть сцены, я понял, я получил представление о том, что это абсурдно и мрачно, но вместе с тем тут требуется капля юмора, потому что там как-то все неловко. И это ситуация очень абсурдна. Дэвид предложил такую идею: «А что если мы сделаем музыку, которая пытается заставить тебя чувствовать себя хорошо, которую можно услышать в кабинете доктора или в магазине, или в спа, но не типичную для этого фильма». И мы все были на массаже или в месте вроде того, где играет такая музыка, и если в нее вслушаться хотя бы на секунду, начинаешь думать, что вряд ли на создание такого куска дерьма было потрачено больше пяти минут.