Уильям Ирвин - Матрица и философия. Добро пожаловать в пустыню реальности

В период с 1981 по 1990 год в штате Атланта было зарегистрировано более 120 загадочных смертей. Здоровые крепкие мужчины просто умирали во сне. Большинство из них принадлежали к иммигрантской общине лаосских хмонгов. Официально причину смерти установить не удавалось, но у хмонгов было свое объяснение. Они считали, что мужчины пали жертвой духа ночи, который высасывал дыхание из их тел [13] Shelley R. Adler, Sudden Unexplained Nocturnal Death Syndrome among Hmong Immigrants: Examining the Role of the Nightmare. Journal of American Folklore 104: 411 (1991), pp. 54–71. . Те немногие, кому удалось выжить после этих столкновений, сообщали, что ощущали парализующий ужас и чувствовали, что у них на груди уселось злобное чудовище. Были обнаружены доказательства того, что перед смертью жертв мучили тяжелые кошмары. Ученые так и не смогли определиться с диагнозом, и в итоге новости о «синдроме внезапной необъяснимой смерти во сне» породили тревожный вопрос: сны могут убивать?

Как правило, сны – это в основном яркие визуальные образы, составленные на основе воспоминаний и фантазий [14] Owen Flanagan, Dreaming Souls: Sleep, Dreams, and the Evolution of the Conscious Mind (Oxford: Oxford University Press, 2000), p. 15. . Но на деле спящий человек может испытывать весь спектр сенсорных ощущений. Сны бывают реальными, скучными, нелепыми, странными – и страшными. Успокаивающее «это всего лишь сон» подразумевает, что если вы что-то только видите, но оно вас не касается, то оно не может причинить вам вреда. Травмы и смерть – следствие физического вмешательства, воображения для этого недостаточно. По крайней мере, мы хотим в это верить.

«Матрица» строится на предположении, что можно прожить всю жизнь в состоянии сонного паралича, питаясь иллюзиями, искусственно введенными в мозг. Люди, заключенные в Матрице – запрограммированном компьютерами мире грез, как ее называет Морфеус, – верят, что проживают полноценную жизнь. Их рецепторы – вкус, обоняние, осязание, зрение и слух – также регулируются машинами в попытке доказать, что esse est percipi – «существовать – значит быть воспринимаемым». Названный сюжет позволяет не только вновь поднимать вечные философские вопросы о ненадежности знания и конфликте души и тела, но и рассуждать о более современных проблемах, вроде природы политической пропаганды в эпоху интернета. В этом эссе мы затронем вопрос чувственного опыта, а также попытаемся разобраться, с помощью каких средств в фильме показано то, что философы окрестили «скептицизмом в отношении чувств».

Самая очевидная отсылка «Матрицы» – к «Размышлениям о первой философии» Декарта. В своем знаменитом труде философ ставил под сомнение наше чувственное восприятие внешнего мира, утверждая, что оно не может быть обоснованием для знания. Декарт ставит перед нами задачу выделить критерии, по которым мы достоверно можем отличить сон от реальности. Отличный способ мгновенно усомниться в чувственном восприятии, – потому что сны иногда бывают настолько реальны, что до пробуждения человек на 100 % уверен, что все это происходит на самом деле.

В самом начале фильма проблема реальности сновидений упоминается. Нео не раз просыпается в холодном поту после встречи с Матрицей. Возможно, это лишь удобный способ перехода от одной сцены к следующей, но такие склейки тоже заставляют нас задаваться вопросом о том, можем ли мы так уж сильно полагаться на свои ощущения при оценке ситуации.

Свой довод об обманчивости сновидений Декарт подкрепляет менее убедительной теорией о злобном демоне и предлагает нам вообразить, что ненадежными могут быть не только наши чувственные впечатления, но и абсолютно любые убеждения и умозаключения. Современная версия злобного демона – это, разумеется, злобный суперкомпьютер, который из запрограммированного стал программирующим и начал управлять людьми. В фильме это выглядит как человеческий инкубатор, в котором Нео видит миллиарды одинаковых безжизненных капсул. Самая страшная сцена фильма имитирует самую страшную философскую проблему: вдруг все мы – просто мозги в пробирке, а вся наша жизнь – иллюзия, сфабрикованная машинами?

Оправданны ли сомнения такого рода? На протяжении долгого времени органы чувств считались связующим звеном между душой и телом, незаменимым средством сбора информации об окружающем нас мире. Но, как мы знаем по собственному опыту, иногда они могут нас обманывать. Но вдруг они обманывают нас постоянно, – потому что в реальности все наши ощущения вызваны не взаимодействиями с внешним миром, а искусственными стимулами в нашей нервной системе? Некоторые философы считают, что подобные гипотезы несостоятельны, так как они опровергают сами себя. И действительно: если человек живет в мире, построенном на лжи, как он в итоге может выяснить и быть уверен в том, что он – жертва Матрицы или мозг в пробирке? Чтобы высказывать такое предположение, надлежит быть уверенным в том, что ваш мозг не в пробирке [15] Пожалуй, самый популярный аргумент на эту тему представил Хилари Патнэм, “Brains in a Vat,”, Reason, Truth, and History (Cambridge: Cambridge University Press, 1981), pp. 1–21. . Получается, точка зрения, с которой ведется повествование, обязательно должна быть внешней: рассказчик гарантированно должен находиться вне Матрицы. У нас есть определенные точки опоры на реальность: мы знаем, что главные герои фильма, члены команды корабля «Навуходоносор», входят в Матрицу по собственному желанию, но не являются ее частью и не живут в вечной иллюзии. То, что большая часть человечества подключена к Матрице, подразумевается как бы само собой, потому что эти люди выполняют самое большее функцию декораций.

Судя по всему, создатели фильма были в курсе нестыковок, которые кроются в самой завязке сюжета, поэтому решили разбавить диалоги самоиронией. Вспомним момент, когда Нео и Маус обсуждают еду на «Навуходоносоре». За пределами Матрицы, в реальном мире XXII века, единственное блюдо команды – соблазнительно напоминающий жидкие яйца или сопли питательный белок, в котором есть «все необходимое для организма», кроме вкуса. Маус ностальгирует по кукурузным хлопьям, но потом задается вопросом: откуда компьютерам знать, какие на вкус кукурузные хлопья? Откуда кому-либо знать, какие они на вкус, если на самом деле мы никогда их не пробовали? Как что-то вообще может быть на вкус как что-то, если нам не с чем это сравнить?

Все вышеперечисленные вопросы действительно заслуживают внимания, но в фильме они заданы мимоходом чуть ли не в шутку, и никакого ответа на них не предлагается. Возможно, с нашей стороны несправедливо предъявлять столь высокие требования к фильму. Но из всех названных вопросов вытекает и последующий, философски существенный и более исследованный: каким должен быть опыт восприятия, чтобы его можно было считать не просто надежным, но достойным – чтобы ради него стоило жить?