Александр Филатов - Маршрут в прошлое - 2. (Будни НИИ Хронотроники.)

________________

Первые два дня августа не принесли Михаилу ничего нового, а в среду его вызвали. Вызвали, чтобы сообщить о переводе во Второе Главное Управление (ВГУ) и о необходимости „ещё одного психологического исследования в связи с чрезвычайной важностью и ответственностью поручаемой новой работы“. Коваленко, конечно изобразил на своём лице скрываемую радость и сознание ответственности и, испросив на то разрешение, вышел от начальства, щёлкнув каблуками. Мысли же его в это время были совсем другими: „Всё! Бежать! Драпать, что есть духу, из этой страны! Хорошо, что, будучи отозванным из Германии, прихватил с собой запасные документы! Документы и купюру в тысячу марок…“

Явиться на тестирование надлежало завтра, в четверг. Коваленко ни минуты не сомневался в том, что уж на этот-то раз его подвергнут испытанию по всей форме: и с учётом его отличного знакомства с полиграфом, и принимая во внимание его немалый опыт работы психологом. Непонятно было, как это важнейшее обстоятельство не было учтено в прошлый раз: ведь на работу в КГБ как раз из-за этого опыта его и пригласили!

„Неважно! Скорее домой. Собрать сумку. Взять свои липовые эфэргэшные документы, деньги и – в Питер!“ Коваленко никогда про себя не называл город Ленинград Ленинградом – только „Питером“ или даже неудобным для русского уха и языка рычащим, состоящим чуть ле не из одних согласных „Петербургом“. „А здорово всё же, что я тогда согласился на эту работу в конторе: и на Западе зацепку нашёл, и подзаработал! Правильно сделал! Правильным было и отговорить мать от этой глупой затеи с восстановлением её родственных связей в Израиле и её подлинных документов, якобы потерянных при бегстве из оккупированного немцами Смоленска! Хрен бы тогда меня пригласили на эту работу в контору! А так – и зацепки на Западе есть, и надёжная ксива, и почти двадцать тысяч западногерманских марок: немного, но на первое время – при моей-то оборотистости – за глаза хватит!“

Все эти мысли мелькали у Коваленко в голове, пока он, найдя предлог, чтоб „смыться“ с работы, мчался по Москве на своих новеньких „Жигулях“ – „Семёрке“ домой. Дома он быстро уложил в имевшийся у него западный чемодан кое-что из одежды, какие-то рекламные проспекты и „деловые бумаги“, позволявшие ему без лишних слов представить себя на границе западным дельцом, западногерманский „райзепас“ (паспорт), фотоаппарат „Пентакс“, советские и западногерманские деньги. К переходу на Запад Коваленко готовился уже давно. И всё подготавливаемое для этого лежало у него в его шкафу, в тайнике, который он самостоятельно устроил. Нет, не потому, что боялся официального обыска – от такого , от профессионального обыска тайник бы скрыть не удалось. Но, вот, его женщины… Словом, даже самая любопытная из них ничего бы обнаружить не сумела. Коваленко ещё раз мысленно похвалил себя и за свою изворотливость, за скрытность и за привитые в КГБ навыки конспиративной жизни. Самое сложное, конечно, состояло в том, чтобы обзавестись советской визой, без которой ему ни по каким документам не удалось бы открыто выехать из СССР. Но Коваленко справился и с этим затруднением, изготовив себе вполне подходящую бумагу, чуть испорченную, „случайно“ попавшими на неё несколькими каплями воды – как раз ещё и в тех местах, где была дата въезда в Советский Союз: год читался не то как 1986, не то как 1988 (или даже 1989 – но этот ещё не наступил), а месяц не то как июнь, не то как июль; только дата не пострадала от воды. Это было самым трудным – нанести эти капли так, чтобы они не вызывали никакого подозрения.

Уже меньше, чем через двадцать минут, Михаил вновь мчался на своих „Жигулях“ к Ленинградскому вокзалу, а вскоре он уже сидел в купейном вагоне скорого поезда, мчавшегося к северной столице. Там Михаил не посчитался с непомерной ценой, заломленной таксистом („Как он не побоялся – сейчас спекулянтам, фарцовщикам и жуликоватым работником „сферы обслуживания“ совсем житья не стало. Видно мой западный костюм помог“ – подумал Коваленко). Велев таксисту подождать, Коваленко вошёл в гостиницу „Балтийскую“ и быстро договорился с дежурной администраторшей о выдаче ему квитанции (на имя М.В.Коха) о том, будто он провёл эту ночь в гостинице. Ему повезло и здесь: сыграли свою роль и дорогие французские духи, и сделанное с показным смущением признание, что это ему нужно только для ревнивой жены. В подтверждение сказанного предусмотрительный предатель показал свой фальшивый советский паспорт, в котором имелись соответствующие фамилия и имя. Инициалы и фамилия совпадали с теми, что значились в его подложном паспорте ФРГ.

Жадный таксист не подвёл, дождался возвращения Коваленки-Коха из гостиницы. Вскоре тот станет обладателем билета до Хельсинки. Подъехав к Финскому вокзалу, Коваленко первым делом зашёл в туалет, там в тесной кабинке окончательно привёл свою внешность в соответствие взятой на себя роли западного немца и отправился за билетом. В этом же туалете, спустя некоторое время, он избавился и от советских документов, которые теперь не только не были нужны, но и могли представлять опасность для его планов бегства.

Билет – это было самым трудным и уязвимым в его экспромте: получить официальный билет от Ленинграда до Хельсинки. Здесь почти всё зависело от удачи, а не от его умений. Тем не менее – как известно, дуракам, алкашам и подлецам везёт, – билетом обзавестись удалось, правда, на не слишком удобное место. К тому же, поезда приходилось ждать, что вселяло тревогу: ведь сегодня четверг, на работе его уже давно хватились. Выручали лишь скорость и экспромт.

________________

На границе всё сошло относительно благополучно. Конечно, подпорченная дата на штемпеле не прошла мимо внимания пограничного наряда, осуществлявшего паспортный контроль. Но тут вступал в дело опыт перебежчика, его умение вести себя спокойно, уверенно и одновременно доброжелательно. Помогла и гостиничная фальшивка, и внешность. Рыжеватый, с голубыми глазами, чуть полноватый предатель, долго проживший в ФРГ, выглядел как заправский немецкий коммерсант. Да, он был несколько небрежен в обращении с советской визой, но это уже, скорее, вина гостиничного персонала и тех, кто его воспитывал в Германии…

„Хорошо, всё таки, что Финляндия – бывшая часть России: железнодорожная колея здесь такая же – всё те же русские 1524 миллиметра, и нет нужды менять колёсные пары“, – думалось Коху-Коваленке в вагоне, медленно двигавшемся к зоне таможенного и пограничного контроля на стороне Финляндии. Перебежчик решил на территории Финляндии не сдаваться: „Финны слишком лояльны к Советам. Пойду в Стокгольм!“. Хельсинки – столица Финляндии, но город небольшой, производящий впечатление провинциальности, даже – европейского захолустья. Всё здесь маленькое, какое-то несерьёзное – и здание парламента, и министерства внутренних дел, мимо которых Коваленко шёл, пешком направляясь от вокзала к порту. Воздух стал не по-летнему прохладным, он казался даже ещё более сыроватым, чем в „Питере“. Сезон белых ночей прошёл, и заметно вечерело, хотя – совсем не так как на юге Германии и даже иначе, чем в Москве, а по-своему, по северному.