Дмитрий Смирнов - Кузнецова и лучики добра

– Я?

– А кто тут пострадавший? И мне кажется, ты вполне дееспособна. Кстати, так и не спросил: ты-то хороший человек?

Са’аш тихо, но довольно хрюкнул в углу. Подумав какое-то время, Рина подошла к троллям и сказала:

– Отдайте четыре су.

Путники перешли мост, и местность вокруг постепенно становилась всё более и более зелёной. Складывалось ощущение, будто кто-то выжег или выел всё живое вокруг моста, и теперь природа возвращалась обратно. Фёдор увидел траву и начал плавно сворачивать с дороги. Дон, заметив это, замедлился и дал животному поесть.

Рина сидела верхом и о чём-то усиленно размышляла.

– Тебя не волнует, что произошло? – поджав губу, поинтересовалась она.

– Пожалуй, нет, – задумался Дон. – Спасибо, что спросила.

– Ты не хочешь об этом поговорить?

– Ах вот оно что! Так и говори: «Я хочу поговорить».

– Ну а ты-то как?

– Я всегда готов поддержать разговор.

– Что не так с троллями? Почему ты мне помогаешь? Почему мы ищем именно единорога? Добро и зло ещё это. Ну и наконец, что такое фаллус? – выпалила Рина одним махом, получив разрешение.

– Так много вопросов! Можно подумать, что тролли – просто садисты и им нравится, когда другой человек испытывает боль. У троллей нет собственной эмоциональной жизни, и они «торчат» на чувствах, присасываясь к другим, но не могут ничего дать взамен, потому что нечего – кроме перехода через мост, метафорически говоря, хотя он им тоже не принадлежит. Чтобы получить эмоции от людей, их надо сначала расшевелить, что тролли умеют делать прекрасно. Видишь, тебя растормошили – и сколько сразу вопросов появилось! Троллям интересен сам процесс дёрганья за ниточки души, им кажется – возможно, совершенно справедливо, – что это и есть сама жизнь, которой им так не хватает.

– Так они не питаются слезами девочек?

– Думаю, радость их тоже устроит, но слёзы вызвать проще.

– Они выглядели такими милыми, а оказалось, что обманывают. Что, теперь никому нельзя верить?

– Я бы сказал, что доверять можно тому, с кем ты предварительно договорился, до тех пор, пока он тебя не подвёл. По крайней мере, при нарушении контракта обман будет очевиден.

– А как же доброта? Ты не веришь в доброту?

– Верю, но ещё больше – в честность. Если человек (или тролль) и добр, и честен, то с ним можно прекрасно пообщаться и выяснить, на каких это, собственно, основаниях его благорасположение вдруг снизошло именно на тебя.

– Но есть же просто доброта, наверное.

– Есть, есть. Бывает мотив что-то давать и не просить взамен. Если он приемлемый, это называется доброта.

– А ты добрый?

– Думаю, что нет, – пожал плечами Дон.

«Как же так?!» – пронеслось в голове у Рины. Девушка собралась уже было запаниковать, но вспомнила о важном уточнении.

– А честный? – спросила она.

– Думаю, что да.

– Ну хорошо, раз так, то что тогда тебе от меня нужно?

– Твоё активное участие в поисках.

– Я имею в виду, зачем ты мне помогаешь? Если ты мне действительно помогаешь, конечно!

– У меня контракт с отцом.

– Какой?

– Не могу этого сказать.

– А как же твоя честность?

– Это наше с ним дело, – пожал плечами Дон.

– Деньги?

– Нет.

– У отца больше ничего нет. Кузница?

– Зачем она мне?

– Ну… продать.

– Тогда это тоже деньги.

– Больше у него ничего нет.

– Ну а, например, душа?

– Пф-ф, – изобразила недоверие Рина, но на всякий случай ещё раз окинула взглядом Дона. На дьявола её спутник всё-таки не тянул. – Ты можешь взять плату с отца за проход через мост, метафорически говоря, а на самом деле хотеть ещё что-то от меня, – предположила девушка, ввернув оборот «метафорически говоря», как ей показалось, к месту.

Дон хмыкнул, заметив расширение словарного запаса попутчицы, и спросил:

– А что у тебя есть?

– Ну, я девушка, – смутилась Рина. – А ты – мужчина.

– Так.

– Ну вот.

– Я не очень понимаю.

– Ой, да всё ты понимаешь! Всякие… непотребства.

– Непотребства, – мечтательно повторил Дон и замолчал.

– Я тебе нравлюсь? – поинтересовалась она после долгой паузы.

– Да.

– Я тебя привлекаю? Как женщина, – решила уточнить Рина.

– Да, ты довольно мила. Как женщина.

– Но ты честный мужчина и не воспользуешься?

– Господи, из какой деревни… – начал Дон, но осёкся. – Какие вообще могут быть основания верить человеку, который утверждает, что он честный, если суть сомнений именно в этом?

– Я не понимаю.

– Ты мне не веришь. Я говорю, что я честный. Почему ты должна в это поверить?

– Почему единорог?

– Заткнись и иди.

Ей шесть. Мама умерла четыре года назад, но «шесть» и «четыре» – ничего не значащие узелки в клубке шерсти. Она стоит на площади и смотрит сверху вниз на отца. Почему-то не осталась дома.

– Почему ты не осталась дома?

Рина, насупившись, молчит.

– Раз снова увязалась – значит, заткнись и не мешай. Я покупаю нам продукты на неделю. Впрочем, нет. Возьми… Хотя стой, деньги я тебе не дам. Помнишь, где я в прошлый раз сидр брал? Попроси бутылку, скажи, чтобы записали на мой счёт. Не разбей.

Вздохнув, Рина плетётся на другой конец площади, к прилавку с бутылками, от которого постоянно пахнет гнилыми яблоками.

– А почему единорог?

Рина бредёт вдоль рыночных рядов, едва переставляя ноги. Дон, шаг которого больше шага девочки раза в три, и вовсе как будто стоит на месте. Он вздыхает и отвечает:

– Когда-нибудь придётся тебе объяснить разницу между буквальным и символическим. Почему бы не сейчас? Что такое единорог?

– Животное.

– Какое?

– С одним рогом.

– Слишком буквально.

Рина проходит прилавок с колбасами, останавливается и начинает рассматривать их странную форму – и тут же представляет, что это нечто живое, сдавленное обручами, но рвущееся наружу. Если бы не эти верёвки…

– Единорог, – напоминает Дон.

– Ах да. У него один рог, – выдавливает из себя Рина, продолжая глазеть на колбасу.

– Это самоочевидно. Какой он?

– Сказочный.

– Уже лучше. Сказочный – это какой?

Следующая остановка – прилавок стекольщика. Бутылки похожи на толпу. Вот эта – потолще и с пузиком, эта – верзила, а вон та – бабка формой и размерами как тумба. Все такие разные.

– Но все одинаково полые внутри, – раздаётся над ухом голос Дона.

Рина вздрагивает, вспоминает про единорога и оборачивается – рядом никого нет. Показалось. Сложно понять, откуда идёт запах яблок – от прилавка, бутылок или от продавца.

– Папа просит бутылку сидра. Запишите на счёт.

– Рина, – узнаёт её торговец, – что-то твой отец сдаёт. Как бы спиваться не начал. Но какая славная девушка у него растёт, помощница. Присматривай там за ним. А сидр – на, возьми, конечно.